Моросил дождь, и единственным отчетливо проступающим сквозь темный стелющийся туман предметом был высокий огромный квадратный хвост А-26 в пятидесяти ярдах от нас. Пауль и Тони курили, остальные негромко им что-то говорили. За три минуты до полуночи командир Симпсон открыл дверь и отдал сигнал. Мгновение – и мы уже стояли за винтом готового к взлету ревущего А-26. Проходя к самолету, мы льнули к корпусу подальше от струи воздуха, наблюдая красноватый свет, мерцавший из бомбового отсека. Оказавшись у дверей, мы помогли Паулю и Тони подняться на свои места. Говорить в таком шуме было невозможно, да и не до того было. Дотягиваясь до них со взлетной полосы, мы пожали им руки. Ночь стала совершенно прозрачной. Вдруг А-26 на наших глазах тронулся с места и уже мчал по взлетной полосе. Взгляд едва мог уловить самолет, когда он оторвался от земли, стремительно набрал высоту и выполнил вираж к северо-востоку.
Пилот самолета лейтенант Роберт Уокер сбавил высоту над Германией, сохраняя скорость 300 миль в час. “Он клал его на бок, вращал, делал виражи, чтобы сбить с толку вражеские радары”. В 2:05 самолет добрался до точки выброса в Альтфризаке, на северо-западе от Берлина. Видимость была хорошая, сквозь перистые облака ярко светила луна. Уокер открыл бомбовый отсек, диспетчер Мишко Дерр похлопал парашютистов по спине, и Пауль Линднер с Тони Ру нырнули в темноту.
Приземлившись в поле, немцы-шпионы закопали свои комбинезоны, парашюты, оружие и приемопередатчик “Джоан”. Двадцать лет назад неподалеку отсюда Урсула с группой юных коммунистов воображала, какой будет Германия при коммунизме. В 6:30 утра разведчики уже тряслись в поезде, направлявшемся в Берлин, – двое обычных утомленных пассажиров военного времени. Они добрались до города на рассвете. Фрида Линднер еще спала, когда ее сын тихо постучал в окно дома своего детства в пригороде Нойкёльн к юго-западу от центра Берлина. Она не видела Пауля с тех пор, как он бежал из Германии в 1935 году от неотступного преследования гестапо. “Я знала, что ты однажды вернешься домой сражаться с нацистами”, – воскликнула она.
На следующий день, передвигаясь по разгромленному городу от одного бомбоубежища к другому, шпионы Урсулы начали собирать информацию: об уроне от бомбовых ударов, обороне, складах боеприпасов, местоположении войск, настроениях гражданского населения, а главное, о способности Германии поддерживать свою военную промышленность и торговлю в условиях самых ожесточенных бомбардировок за всю мировую историю. Местами бомбардировки союзников обратили Берлин в пепел и руины. Красная армия была приведена в состояние боеготовности в тридцати пяти милях к востоку от города, чтобы приступить к финальной атаке на столицу Гитлера. И все же город продолжал функционировать, словно ходячий мертвец, поверженный, но несдающийся. В своем бункере Гитлер продолжал отдавать приказы об обороне Берлина, пока тысячелетний рейх погружался в небытие в последних кровопролитных боях. Пропагандисты Геббельса до сих пор марали стены города: “Каждый немец встанет на защиту своей столицы. Мы остановим красные орды у стен нашего Берлина”. Линднера и Ру поразило, что около двух третей берлинской промышленности до сих пор оставалось на ходу; работали железные дороги и энергетика. Разведчики жадно вбирали в себя эти сведения, словно замаскированные туристы. Спустя неделю после приземления они вернулись к пункту выброски забрать оружие и оснащение для связи, после чего, расположившись у радиоприемника в гостиной фрау Линднер, слушали Би-би-си в ожидании мелодии Синдинга “Шепот весны”.
В Оксфорде Урсула со все большим нетерпением ждала новостей. Как и все кураторы, она чувствовала, что несет едва ли не родительскую ответственность за завербованных ею мужчин, получивших указания от Хеншке и брошенных навстречу смертельной опасности. “Сергей” пообещал оповестить ее, если шпионам удастся установить связь с РККА в Берлине. Каждую неделю Урсула звонила Хеншке из таксофона в Саммертауне, выясняя, получил ли Гульд сведения о судьбе агентов. Никаких новостей не было. По Би-би-си сообщали лишь самую общую информацию о марше на Берлин. Чтобы хоть как-то отвлечься, Урсула писала длинные письма Лену, во всех подробностях расписывая их повседневную жизнь: о том, как Питер пополняет свой словарный запас и говорит с сильным английским акцентом; о том, как Нина очарована животными; об академических успехах Миши в Истборне. Она сшила Нине новое платье. “Что хорошо в шитье, – размышляла она, – пока занимаешься им, можно продолжать думать”. Ее ни на минуту не покидали мысли о тех двоих, сошедших в преисподнюю Берлина.
11 марта высоко над столицей Германии лейтенант-радист ВВС США Калхун Энкрум готовил свою “Элинор” к ее первой беседе с “Джоан”. Перед тем как забраться в тесную кабинку бомбардировщика “Москито PR XVI”, Энкрум получил не вызывающий газообразования паёк из стейка, тоста, ломтиков помидоров и грейпфрута. На высоте 25 000 футов порывы ветра чреваты для экипажа мучительными спазмами. В “Орудии” было предусмотрено все до мельчайших деталей, включая пищеварение экипажа. Подрывные заряды были пристегнуты к оборудованию. Если самолету придется делать вынужденную посадку в Германии, вся техника будет уничтожена. “Джоан – Элинор” не должна была попасть в руки врага. В 21:00 Энкрум включил приемопередатчик.
– Это ты, Хайнц?
Голос Пауля Линднера взмывал ввысь на шесть миль с пшеничного поля в предместье Берлина.
– Это ты, Вик?
– Хайнц, ты меня слышишь?
– Не слышу тебя, Вик.
Содержание беседы не дотягивало до исторической значимости самого момента, но звучавший сквозь помехи разговор по высокочастотной рации был технологическим триумфом: западные союзники впервые могли общаться напрямую с внедренными в нацистскую Германию разведчиками. В последующие шесть недель, регулярно, в соответствии с данными зашифрованных сообщений в эфире Би-би-си, агенты операции “Молот” описывали все, что видели и узнали, раздобыв значительную часть сведений из подпольных профсоюзных организаций сопротивления: об обороне Берлина, дорожной и железнодорожной сети, передвижениях войск и местоположении все еще действовавших заводов боеприпасов, в том числе крупного танкового завода, – готовый список лакомых мишеней для бомбежек. 29 марта разведчики доложили, что огромная электростанция Клингенберг до сих пор не выведена из строя. В ходе ночной рекогносцировки пригородной железнодорожной станции они насчитали двадцать шесть товарных и восемнадцать пассажирских поездов – легкую добычу для союзных бомбардировщиков.
Билл Кейси ликовал в лондонской штаб-квартире УСС. Команда “Молот” совершила “огромный прорыв… коснувшийся в том числе данных о важных воздушных мишенях на все еще функционирующей электростанции, поддерживающей производство на ключевых заводах, а также подробностей о функциях берлинской транспортной сети и ключевых точках, где союзные бомбардировщики могут вывести ее из строя”. Советские войска стремительно наступали, шпионы изо всех сил старались предоставить любые сведения, которые могли помочь ослабить оборону Берлина в преддверии последней атаки. Линднер явился на назначенное Урсулой место, рассчитывая увидеть там обещанного агента ГРУ, отправленного вперед приближающихся советских войск, но никто не появился.
Миша приехал домой на пасхальные каникулы. После настойчивых просьб сына Урсула – немецкая еврейка и атеистка – согласилась приготовить детям традиционный пасхальный обед или какое-то его подобие в условиях военного нормирования продуктов: зарез бараньей шеи, выцыганенный у мясника, картофель и капуста из собственного огорода, разбитого в садике позади дома Ласки. Оставив стряпню под неусыпным Мишиным присмотром, Урсула пешком добралась до Саммертауна и, как и каждое воскресенье, набрала номер Эриха Хеншке. По его интонации она сразу поняла, чтó произошло, еще не услышав даже долгожданного условленного пароля. Шпионы операции “Молот” были на месте и вышли на связь. А это означало, что система “Джоан – Элинор” должна была вскоре попасть в руки советских военных. Шпионы Урсулы были в безопасности – в той мере, в какой о ней уместно было бы говорить в условиях осажденного города.
Пасхальный обед стал самым радостным событием того года в Придорожном коттедже. Миша съел шесть горячих крестовых булочек.
В то же пасхальное воскресенье 1 апреля 1945 года Линднер и Ру добрались до отдаленного уголка на северо-западе Берлина, чтобы забрать запланированную выброску продуктов и других припасов. Вокруг города немецкие войска бросили все оставшиеся силы на оборону: разношерстные остатки отрядов вермахта и войск СС, а вдобавок подростки из гитлерюгенда и старики копали траншеи. Неожиданно шпионы оказались посреди колонны танков дивизии “Герман Геринг”, громыхавшей в северном направлении на финальную битву. Въедливый и подозрительный молодой лейтенант догнал их на мотоцикле и потребовал документы. Линднер предъявил фальшивые бумаги на имя Эвальда Энгельке и Антона Веселы, объяснив, что они возвращаются в город, чтобы присоединиться к его защитникам. Недоверчивый офицер потребовал, чтобы они показали содержимое вещмешков. Приемопередатчик “Джоан” был спрятан на дне мешка Ру под грязным бельем. Кропотливо, как можно медленнее он начал вынимать оттуда вещи, носок за носком, бурча что-то себе под нос по-чешски. Пауль пожал плечами, мимоходом бросив что-то об этом “тупом чехе, ни бельмеса не понимающем по-немецки”. Сунув руку в карман, Линднер незаметно снял с предохранителя револьвер. Не в силах больше терпеть эту возню, лейтенант пропустил их и тем самым спас жизнь им – и, вероятно, себе. “Я бы с радостью застрелил его”, – признался потом Пауль Линднер.
16 апреля, окружив город, советские войска приступили к финальной атаке. Силы западных союзников вышли из гонки за Берлин. Было достигнуто соглашение, что после завершения боев город будет разделен на четыре оккупационные зоны, и генерал Эйзенхауэр решил уступить СССР славу захвата гитлеровской столицы. Воздушные бомбардировки союзников прекратились, когда в город вошли советские войска и артиллерия Красной армии приступила к обстрелам, выпустив по Берлину количество взрывчатки, превышавшее общий тоннаж уже сброшенных бомб союзников.
Битва за Берлин подходила к своему апогею. 21 апреля при попытке выйти на связь при помощи системы “Джоан – Элинор” шпионов “Молота” едва не схватили наступавшие с юга советские войска, оттеснявшие оборонявшихся немцев назад, улица за улицей. На следующий день в новом сообщении на Би-би-си Линднер получил указание проникнуть на захваченную Советами территорию, в то время как Ру должен был остаться в Берлине. Тысячи берлинцев пытались бежать из города и были вынуждены отступать; Линднер не смог пробиться сквозь периметр обороны.
В тот же самый день состоялась одна из последних битв Второй мировой войны, когда немцы попытались отбить Трептов на юго-востоке от ожесточенной атаки русских. Линднер, его отец и Ру случайно оказались участниками боев, примкнув к атаке на немецкие войска с помощью брошенного оружия. Советские военные, по ошибке приняв их за непримиримых нацистов, открыли по троице огонь и только потом поняли, что это партизаны антигитлеровского сопротивления. Советские войска хлынули в Берлин, а с ними – волна изнасилований, убийств и разрушений. Миссия “Молот” завершилась, по крайней мере в ее американской форме.
В ту ночь Линднер и Ру пробрались сквозь разгромленный город в район Вартенберг по адресу, который месяцем ранее им передал Хеншке. Валли Шмидт была членом Коммунистического союза молодежи вместе с Урсулой, и все эти годы они поддерживали связь. Урсула знала, что Шмидт – преданный член партии. В феврале Валли получила сообщение от подпольного объединения рабочих с указанием быть наготове. В три часа ночи Ру (тоже знавший Шмидт в 1920-х годах) осторожно постучался в дверь ее дома. Валли приоткрыла ее, и Ру прошептал пароль: “Соня”. За домом, на темном заброшенном участке, между сливовым деревом и курятником, они осторожно закопали приемопередатчик “Джоан”.