И хотя чисто теоретически, но на основе верной информации Агата точно знала, как именно Камминзу удавалось обходить журнал записи увольнений, – и это объясняло бы явно ложные показания, которые дали его соседи.

Она надеялась, что ошибается.

Ее улики были в лучшем случае косвенными – и она сама с собой спорила относительно своих выводов. «Как такой милый мальчик, спасший ей жизнь, может оказаться свихнувшимся на сексе убийцей?» Он записал ей адрес казармы левой рукой – ну и что? Неужели любой левша в Лондоне должен оказаться под подозрением?

Скорее всего найденные вчера на месте последних убийств отпечатки пальцев обеспечат убедительное подтверждение вины курсанта (или его оправдание) – как только великий Фред Черрилл их обработает. Проведенная сэром Бернардом экспертиза тоже либо докажет его виновность, либо устранит подозрения. Ей можно просто расслабиться либо здесь, на удобной больничной кровати, либо дома, в своей квартире, и предоставить полиции выполнить ее работу. Она же все-таки не Джейн Марпл и тем более не Эркюль Пуаро. Но даже Пуаро предоставлял всяким инспекторам Джэппам действовать и не рисковал собой.

И тем не менее ей необходимо было знать. То чувство, которое кошку сгубило, продолжало ее покусывать. Аналитическая часть ума жаждала доказать виновность парня, а сентиментальная часть души женщины, чью жизнь он спас, обеспечивала страстное желание убедиться в его невиновности.

К счастью, никто из театра к ней не заехал. Она строго наказала шоферу передать празднующим премьеру в «Савойе», что с ней все в порядке, но она не желает, чтобы ее каким бы то ни было образом беспокоили этой ночью. Ей необходим отдых, а они могут посетить ее завтра, если захотят, – когда она окажется дома.

Скорее всего режиссер, продюсер и другие участники постановки в эту минуту забились в какой-нибудь кабинет шикарного ресторана, позабыв про закуски (но не про коктейли) и гадая, что им теперь делать. Пьеса явно имела успех, судя по реакции зала, да и она сама видела критика «Таймса», уходящего с улыбкой на своих обычно безжалостных устах. Однако, поскольку театр пострадал от взрыва бомбы, пьеса и актеры оказались бездомными, как тот несчастный сброд, случайно вызвавший взрыв.

Она попросила дать ей халат, и именно в нем – зеленом фланелевом облачении – выскользнула из отделения, направившись на верхний этаж, где располагались отделение фармакологии и аптека. Довольно абсурдно она накинула шубу поверх халата и больничной рубашки – тщательно выбив из меха как можно больше пыли и грязи – однако бросила разорванное и испачканное вечернее платье, радуясь, что больше не придется одевать его.

Ее собственные ключи от аптеки лежали в сумочке, оставшейся под тоннами обломков на месте театрального фойе. Она собиралась найти кого-то из больничных рабочих, которые отперли бы ей дверь, однако искать не пришлось: там работала уборщица.

Она обменялась вежливым приветствием с уборщицей, спросившей:

– А где ваш песик, миссис?

– Спит дома! – жизнерадостно ответила Агата. – И, конечно, гоняет во сне по лужайке кроликов.

Уборщица сказала:

– Хороший он, этот Джеймс! – и принялась подметать пол, вроде и не заметив странного наряда Агаты.

В тесной комнатке при аптеке (которая и сама была отнюдь не просторной) Агата прошла к своему шкафчику, который никогда не запирался.

Именно сюда Агата, придя на работу, вешала пальто, переодеваясь в белый халат – но еще она держала там запасные блузку и юбку (на случай, если в аптеке что-то вдруг прольется), пару удобных туфель и пару гольфов из черной шерсти. Поскольку сейчас она была босая, то два последних предмета туалета оказались особенно кстати.

На верхней полке шкафа лежали три экземпляра нового романа с Пуаро: она старалась держать их под рукой, потому что время от времени кто-нибудь из коллег или пациентов выпрашивал у нее книжку.

Зажав под мышкой экземпляр «Зла под солнцем», она вышла из аптеки более или менее одетой: шуба поверх блузки и юбки и, как и ожидала, увидела за матовым стеклом лаборатории сэра Бернарда свет.

Она заглянула в хаотично заставленное образцами в пузырьках и банках помещение.

– Опять работаете в неурочное время?