Мы прочесывали все модные места. Это была безумная смесь средневековой разношерстности Кингс-роуд, развязности сутенеров, цыганского стиля стоунзов и китча Карнаби-стрит. Обернутая шарфом, бордельная, Хейт-Эшбери экзотика Дженис (боже, я кайфую от самой этой фразы!) и капелька интригующей андрогинности охуенности ради. Все эпатажное, показушное, глэмовское и чересчур кричащее: украшения, серьги, черное кружево, перья, металлические вставки, подводка для глаз. Мы должны были выглядеть круто и рискованно. Что угодно, лишь бы сиять этой неземной наглостью рок-звезд. Все, что кричало о нахальном, дерзком, самоуверенном и запредельном шике. Круши все рамки! И парочка татуировок Aerosmith, чтобы подчеркнуть элемент протеста. Попробуйте это раскусить, народ!

Мы идеально повторяли этот денди-британский стиль. Мы не были напыщенными… наоборот, тощими и укуренными, как и английские музыканты. Но в любом случае наши костюмы отходили на второй план по сравнению с New York Dolls: крутые штаны, искусственная леопардовая кожа, черный лак для ногтей, колготки, начес, боа из перьев и пятнадцатисантиметровая платформа.

Почти все из группы издевались надо мной за то, что я носил – одежду и обувь, – а в итоге они сами стали носить то же самое. Если я надевал на парней украшения, то без комментариев это не оставалось. Джо не раз говорил о моем стиле и одежде: «Ух ты, офигенные штаны. А для парней такое шьют?» Сначала – и на протяжении долгого времени – Джо оставался в стороне. Когда я указывал на то, что носили Мик, Кит и Джимми Пейдж, он отвечал: «А зачем мне выглядеть так, как они? Я – это я». А я просто хотел быть цыганом. И мне было все равно, что говорил Джо или кто бы то ни было, я все решил. Так и родилась песня Make It.

Я выцепил эти слова из творческого эфира… моего внутреннего голоса. Я с ним живу. Надо придумывать свою хрень из того, что уже в тебе. Я всегда считал: «Не знаю, что я делаю, но зато знаю, что делаю это!»

Я был несколько обижен, когда Мадонна преподнесла свой стиль «поношенного шика» так, будто сама его изобрела. Так одевались все с 1966 года до Вудстока. А потом в восьмидесятых Мадонна выпустила Material Girl со своими браслетами и прочей лабудой, и я такой: «Да!» Да уж, что за непостоянные ебаные СМИ! Ведь сейчас все переработанное. Нет ничего нового. Все в кавычках. А чего раньше не было? Джипси Бутс был первым сыном природы, жил на дереве и одевался, как в 1969-м.

Моя мечта осуществилась, но в ту же секунду, как я сказал: «Так здорово, что мы живем вместе», – Джоуи съехался со своей девушкой, Ниной Лауш, а Джо – с Элиссой. Все из-за меня? Мы же были едины, днем и ночью жили нашими идеями. Разве они не знали, что самые крутые вещи могут прийти к тебе посреди ночи? В других группах я уже видел, как женщины становились причиной распада – посмотрите на битлов, – и я не хотел, чтобы с нами произошло то же самое. Я умолял своего брата: «Джо! Ты же Джо, мать его, Перри… ты же уникальность, граница-всего-сущего, когда мы встретились, я сразу понял, что нашел своего. Да ладно тебе… ты должен остаться. Мы должны писать вместе… именно поэтому я переехал в Бостон». Но без толку.

Я злился на Элиссу, потому что она украла моего парня, мою вторую половинку, моего сообщника! Я будто потерял брата. И тогда появилась ревность, тот темный поток, гудящий на подсознании. Я чувствовал себя так, словно Джо меня бросил – словно Элисса ему была важнее группы. После всех этих лет можно признаться. Мне было очень обидно, что он выбрал быть с Элиссой, а не со мной, особенно после того, как мы начали вместе сочинять. Как я уже говорил про Movin’ Out, Джо сидел на водяном матрасе, я его слушал и потом: «Подожди-ка… стоп, что это было?» – и через минуту Джо играет, а я строчу…

Все было готово за один день, и этого бы не случилось, если бы мы не жили вместе. Писать песни – все равно что трахаться. В итоге я направил свою злость и ревность на написание песни Sweet Emotion, которую напрямую адресовал Элиссе…

Я использовал ревность и злость для лирического вдохновения. Оглядываясь назад, я даже рад, что Джо съехался с Элиссой. Из-за этого у меня было о чем петь, та горько-сладкая эмоция. Наши с Джо отношения постоянно накалены, и это мягко сказано. Даже в лучшие времена мы иногда не разговариваем месяцами. В туре мы братья, родственные души, но за этим всегда прячется напряжение, вырывающееся из-за наркотиков и приступов гнева.

Взаимная вражда – необходимый элемент химии любой группы. Там все равно у всех большие эго. Разве ты бы захотел быть в группе с абсолютными копиями себя? Почти все, кто хочет быть рок-звездами, нарциссы по определению – а потом добавьте наркотики! Может, и будет один за всех и все за одного, но каждый из нас эгоцентричен, мы все мечтаем о золоте, славе, а еще показать миру, какие мы все охуенные. Это я! А когда у тебя таких «я» пятеро…

Говорят: «Если эта конкуренция остается в разумных пределах, то все хорошо…» Но просто постарайся быть рассудительным, когда тебе восемнадцать или даже двадцать шесть. И единственный момент, когда это работает на благое дело, тоже заключается в эго – например, Джо с Брэдом пишут соло, а я такой: «Блядь, как круто, но я хочу затмить это крутой мелодией или такими словами, что о музыке никто и не подумает».

Мы с Джо – противоположности во многих аспектах… и это подстегивало наше творчество. И я знал, что, если так все и останется, мы придем к огромному напряжению. Между нами почти сразу же начались терки – когда Aerosmith выступали первый раз в старшей региональной школе Бостона «Нипмак» 6 ноября 1970 года. Мы едва ли отыграли первую песню, как я уже начал на него орать: «Выруби, блядь, свой ебаный усилитель! Нахуя тебе такая громкость!» Я не слышал, как пою. А я не могу петь в ноту с группой, если не слышу свой голос. Мне необходимо слышать свой голос поверх музыки, чтобы понимать, не фальшивлю ли я. По правде говоря, энергия группы кипела настолько, что неважно, слышал я себя или нет. Это была наша общая заморочка. Я пришел из клуба за несколько дней до выступления и заткнул пальцем ухо, чтобы слышать себя. Как говорил мой папа: «Если у тебя плохой слух… то я играю очень хорошо».

Мы постоянно ссорились с Джо по поводу громкости его усилителя. Помните, когда в «Это – Spinal Tap!» Найджел Тафнел показывает рокументальному режиссеру одиннадцать уровней усиления? Ну, у моего гитариста усилитель стоял на 12! Я еще тогда настроил гитару Джо, потому что его слух уже был поврежден из-за громкости. Он до сих пор плохо слышит. У Джо годами звенит в ушах. Он почти все время слышит высокий вой.

В группе должны быть противоположности, так и приходит в движение большое колесо, так и летят искры… но когда у вас настолько разные характеры, приходится терпеть обидные перепалки. Джоуи рассказал мне о том случае, когда мы были в Intermedia Studio на Ньюберри-стрит. Джоуи был на одной стороне дороги, а Джо шел с другой.

– Эй, привет, Джо. Можно пойти с тобой? – он был полон восторга, оттого что мы записывали наш первый альбом, и просто был Джоуи Крамером, у которого самое большое сердце в группе.

– Да, конечно, – отвечает Джо.

Пауза.

– Слушай, Джо, – спрашивает его Джоуи, – почему мы не можем быть друзьями?