В море она чувствовала себя примерно, как на пляже обычный смертный: лежала, заложив правую руку за голову, по мясистой загорелой груди скатывались капли воды, а рыбьим хвостом – верно, от вящего удовольствия или в такт какой-то музыке – она чуть пришлёпывала по морской пене. Этого только не хватало! Сейчас ещё песню запоёт: оставайся, мальчик, с нами – будешь нашим королём. Нет уж!

– Что, моя краля понравилась? – прозвучал рядом ядовитый смешок.

Оказалось, пока Никита любовался рыбьими прелестями русалки, к ним за столик подсел ещё один парень. Про таких говорят, косая сажень в плечах, да и одет в русскую косоворотку красного шёлка с красивым зелёным узором по воротнику и манжетам, а светлые волосы на голове – с пробором посредине. Ещё одного русича сюда занесло!

– Это моя нонешняя жена, – объявил парень.

– Русалка?! – хмыкнул Никита. – Скажешь тоже!

– А чё? Баба она – хоть куда. Только вертихвостка ещё та, – покачал головой парень. – Но какая баба на чужих мужиков-то не заглядывается? В чужом огороде, поди-ко, и лук слаще.

– Как же ты умудрился с рыб-девицей спутаться? – поинтересовался Леонид Фёдорович. – Иль охмурила она тебя?

– Не-е-е, – замотал головой парень. – Не так всё было. Пожалуй, расскажу я вам, только не перебивать! Страсть как не люблю, когда перебивают.

Глинский тут же принялся уверять нового знакомого, что будет слушать внимательно, а Никита просто промолчал. Но это выглядело для парня, как молчаливое согласие и он, откашлявшись, начал свой рассказ.

– Было это или не было, а кроме Аллаха великого и мудрого никого не было…

– Ты что, нерусь что ли? – не вытерпел Никита.

– Наш гость попросил – не перебивать, – сразу повысил голос Глинский. – Коль не нравится, не слушайте, милостивый государь, а нам не мешайте!

Меж тем парень озадаченно почесал себя за ухом:

– Ой, чевой-то я и вправду не так зачал. Вероятно, не так мой сказ и закончится. Причём тут Аллах в русских сказках? Ведь они пока ещё русские. И русские бабы только за наших мужиков замуж выходят. И столицу до сих пор Москвой величают, а не Москвобадом, прости Господи! Ну, да ладно. С присказками проехали, пора бы и за сказку. Только больше не перебивать!

Про моих родителей можно с уверенностью сказать, мол, жил да был дед с бабкой, то есть старик со старухою. Была у них корова ядрёная да три сына впридачу. Двое, как водится, шибко умных, а третий – я. С детства смышлёным дураком считался. В крайнем случае, кое-как в полу-умные можно записать, но никак не иначе. Да я на это ни на братьев моих, ни на родителей не обижался.

Так вот. Сидит старик как-то на завалинке, моршанскую махорку покуривает. А старуха рядышком семечки лузгает. И столько вокруг шелухи! – ни в сказке сказать, ни пером описать. Долго так старик рядышком со старухой просиживал, цельный час, наверное! Потом стряхнул старухину шелуху с колен сверху покрытую махорчатым пеплом, харкнул в сторону и говорит своей половине:

– Уйди, старуха, я в печали!

Та икнула в ответ, да что со старика брать-то? Старпер он и есть ворчун, а ворчун он и есть… А мы все трое в это время почивали, и некому было примирить наших родителей.

– Ну, чё ты, старый? Чё ты? – незлобливо проворчала старуха. – Иль молочка крынку приташшыть? Корову-то я исчо не доила. Аль тебе вечёрнего из погребу надо-ть?

– Ох, хорошо бы. Только чё ты, старая, в слове из трёх букв сложенном четыре ошибки делаешь?