— Никак нет, соратник Антон! — послушно рявкнули они хором, и майор Холмогоров орал громче всех.

Весь вечер и целые сутки потом прошли в странных, каких-то вздорных перестрелках. В результате мы не только зачистили микрорайон от коломенских упырей, но и захватили богатые трофеи — «жигули» на ходу, водовозку на базе «ЗИЛа» и несколько ящиков боеприпасов. При этом каждый бой начинался и заканчивался одинаково — случайно обнаружив себя, противник тут же удирал сломя голову под шквальным огнем моих бойцов. Видимо, дело было в нашем неоспоримом психологическом преимуществе — мы знали, за что воюем, а урки об этом даже не догадывались. Или же Иван так накачал своими репортажами горожан — простые люди высыпали на улицы, не дожидаясь окончания пальбы, и орали «Честь и порядок!» такими заполошными голосами, что заглушали уханье миномета.

Я и не знал, что в районе выжило так много обывателей — пустынные доселе улицы вдруг заполнились народом, и, чтобы навести должный порядок, мы с майором отобрали из добровольцев человек тридцать самых достойных, торжественно обозвали их Первым Добровольческим корпусом и направили патрулировать улицы, дав в усиление к каждому патрулю по одному курсанту-артиллеристу. В тот же день мы вывесили на крыше садика черно-красное полотнище, наспех сшитое Валентиной из оконных гардин — черных и красных, разумеется. Еще Валя успела настрочить из того же материала с полсотни черно-красных повязок. Из их вручения соратникам Добровольческого корпуса мы устроили праздник, поглазеть на который явилось несколько тысяч гражданских и две съемочные группы московских стрингеров.

Без Ивана, конечно, тоже не обошлось — он наконец оттаял после нашей недавней размолвки и разговаривал со мной вполне миролюбиво, хотя и несколько настороженно.

— Я смотрю, ты теперь вместо коммунальных служб рулишь, — спрашивал он меня, с интересом наблюдая, как в вечерних сумерках под прикрытием курсантов бригада ремонтников восстанавливает развороченный минами участок водопровода возле садика.

Нам срочно была нужна вода — раненых требовалось помыть, чтобы не допустить гнойных воспалений, да и кормить такую ораву прибывших соратников без воды тоже было затруднительно.

Я кивнул Ивану, соглашаясь, — нам вообще предстояло быть заменой всему, что еще недавно, этой весной, худо-бедно, но функционировало в Кашире.

На вечернем построении личного состава я даже прочитал об этом речь. Объявил, что власть в городе переходит к Движению, и напомнил о наших правилах, главным из которых я считал Правило превентивного убийства — соратники имеют право убивать мародеров на месте, не дожидаясь нападения. Это же правило распространяется на всех, кто разгуливает по городу с оружием и отказывается подчиняться Движению.

Мою речь поддержали сотни восторженных голосов, которые затем слились в один ритмично пульсирующий вой: «Честь и порядок!», «Честь и порядок!», «Честь и порядок!» На этот вой откликнулся даже Чужой, который начал подергиваться в такт крикам, пока я мысленно его не осадил.

Эта ночь тоже выдалась бессонной — мы с майором планировали работу на завтрашний день, попутно решая десятки мелких и крупных проблем — от организации ночлега пятидесяти добровольцев до срочного ремонта трофейного пулемета Дегтярева, который нам завтра точно понадобится при штурме водонапорной башни.

Заодно Холмогоров поведал мне историю своего войска. Конечно, это были все те же испуганные, забитые каширские обыватели. Но майор Холмогоров (даром что бывший советский замполит!) сумел отыскать в общежитии училища два десятка нормальных, вменяемых иногородних студентов, которым просто некуда было деваться, и организовал их в управляемую исполнительную команду.

Майор рассказал мне свою историю быстрыми, точными фразами, не жалея себя и не приукрашивая события. Его элитную многоэтажку, где одинокий профессор проживал после развода в шикарной трехкомнатной квартире, добропорядочные каширские бюргеры сожгли еще в мае, когда российская погромная волна докатилась до благополучного Подмосковья. Тогда майору дали комнату в общежитии, и там скучающий теоретик от баллистики нашел свой рецепт спасения и сохранения — надо собрать вокруг себя таких же неуверенных в завтрашнем дне обезумевших мужиков и уверенно сказать им, что знаешь, что делать. Этот рецепт позволил майору официально получить должность коменданта и сохранить общежитие. Зато само артучилище он уберечь не сумел — оно сгорело в августе, когда дома в стране жгли уже даже не ради поживы, а просто, чтобы посмотреть, как будет гореть — красиво или не очень… Каширское артиллерийское училище горело красиво — там все-таки имелся какой-никакой, но боекомплект.

Больше месяца курсанты и преподаватели выживали в обесточенном общежитии, умудряясь сдерживать напор организованных бандитов и неорганизованных мародеров. Но когда в городе появились вооруженные головорезы из окружившего Москву крысиного кольца, относительно спокойная жизнь закончилась. В первой же стычке с крысами из Кольца Ожидания были зверски убиты трое курсантов-боксеров, на авторитете которых Холмогорову удавалось поддерживать порядок в общежитии, а потом визиты обнаглевших мародеров стали ежедневным унижением для безоружных мужчин — у них было полно учебного оружия, но весь этот хлам со спиленными бойками годился только для устрашения обывателей, а не противодействия профессиональным хищникам.

Понятно, с каким настроением каширцы смотрели телерепортажи Ивана про мифических народных героев с медвежьими мордами на своих (таких же мифических) знаменах. И как только майор Холмогоров увидел по телеку боевое столкновение «гризли» с коломенскими в двух кварталах от здания общаги, решение было принято — в БМП, так напутавший меня вчера, набились все, кроме нескольких человек, которых оставили охранять семьи.

Ближе к рассвету мы с майором отправились проверять посты и впервые разошлись в оценке одного и того же события — на перекрестке двух проспектов, где мы поставили БМП для контроля за передвижениями обывателей, я лично застукал спящего в карауле добровольца.

Это был пожилой и какой-то рыхлый мужик из недавно набранной команды местных жителей — все они сами просились к нам, буквально умоляли зачислить на довольствие, потом еще клялись на нашем знамени быть верными и исполнительными, и вот теперь это «верное и исполнительное» чмо безмятежно дрыхло на газоне разделительной полосы, примостив нечесаную башку на один из пулеметов, с таким трудом добытый нами у врага.

Я молча съездил мужику ботинком по морде, и пока тот растерянно озирался, встав на четвереньки, добавил с ноги еще раз, посильнее. Потом я отстегнул ремень с его пулемета и связал оглушенному, беспомощно барахтающемуся на земле добровольцу руки за спиной.

На шум из БМП выскочили еще двое расхристанных полуодетых бойцов, которые вытаращили на нас красные от недосыпа глаза.

— Ваш человек? — спросил я, и они оба кивнули, встав на всякий случай по стойке смирно.

— Надо отвечать «так точно, соратник Антон!», — объяснил я, доставая из-за пазухи помпу, и они тут же гаркнули сиплыми спросонок голосами: