Мужчины здесь же, за столом, закурили. Юля шепнула Захару:
– Я выйду на минутку. Сбегаю к подружке в соседний дом.
Она незаметно от отца оделась и вышла из квартиры.
– Да… – произнёс Иван Николаевич, – Похоже, нас ждут весёлые времена. Этот мужичок наломает дров!
– А по-твоему, Ваня, нам надо сидеть и ждать у моря погоды? – оживился Лубсан. – Или Рейган поможет? Загибается ведь всё. И промышленность, и сельское хозяйство.
– Не знаю, не знаю. – нахмурился Иван Николаевич. – Авиазавод наш работает. Хотя проблемы есть, спорить не буду. Что скажешь, Захар?
– А что я? Меня ускорять не нужно. Порядок бы навести в стране, чтобы жилось получше. А то мы впереди планеты всей, а в магазинах пусто. Я вчера плёнку для фотоаппарата искал, весь город обошёл, пока купил. Или вот лекция недавно была в экспедиции. Так рассказывали, что в Штатах свиньи размером с нашего телёнка. А у нас в Улан-Удэ – чуть ли не самый крупный в Сибири мясокомбинат, а колбасы в магазине не купишь. Надо что-то делать, конечно. Политика – не моё, но нутром чую, что Горбачёв прав.
– Дайте слово, мужики! – встрял Лубсан. – С Афганом бы ещё что-нибудь придумать. Ведь пять лет война идёт, сколько пацанов наших перебило, а конца и края нет. На днях «Голос Америки» слушал. Там ведь целая рота полегла, в этом… дай бог памяти… Мараварском ущелье. Когда всё это кончится?
Они долго ещё горячились и спорили, пока Иван Николаевич не начал откровенно позёвывать. Проводили Лубсана и вдвоём вышли покурить на лестничную площадку.
– А где Юлька?
– К подруге ушла. Сказала – на минутку, а прошло уже два часа.
Иван Николаевич взглянул на наручные часы и хотел было что-то сказать, но промолчал. Вернулись домой, убрали со стола, выключили телевизор и начали укладываться спать.
Сон никак не шёл. Захар ворочался с боку на бок, вздыхал, потом включил настольную лампу и взялся читать Джека Лондона. Сосредоточиться никак не удавалось, смысл прочитанного ускользал, и он, отложив книгу в сторону, снова выключил свет.
Поздно за полночь раздался дверной звонок. В темноте он дошёл до прихожей и открыл входную дверь. Едва стоявшая на ногах Юля виновато заговорила заплетающимся языком:
– Не ругайся, Захар! Тут такое дело…
Он резко прервал её:
– Входи быстрее. Мне рано вставать.
Лёжа в кровати, он смотрел прямо перед собой невидящими глазами и слушал, как Юля, стараясь не разбудить похрапывавшего отца, на цыпочках возвращается из кухни. Она быстро разделась, устроилась у Захара на животе, обхватив бока коленями, и наклонилась к его губам.
«Женщина создана для того, чтобы её любить, а не для того, чтобы её понимать», – успел он подумать до того, как мир взорвался и исчез в кромешной тьме.
Май