– Я никогда этого не сделаю!
Тимофей рассмеялся и тряхнул Георгия.
– Сделаешь. Иначе сыну твоему не жить.
– Я, государь император Михаил Второй, гарантирую вам, что если вы отпустите заложников живыми и невредимыми, то вам будет сохранена жизнь и свобода.
Я стоял у баррикады, которая перегораживала вестибюль, глядя на приоткрытую дверь малой тронной залы. Не вести переговоры с террористами? Вот пусть тот, кто это говорит, окажется в ситуации, когда эти самые террористы захватили и обещают убить его семью! Мне нужно вызволить их, а потом я займусь захватчиками. Всерьез займусь. Я обещаю им жизнь и свободу, но любить их я не обещаю. Жизнь и свобода может быть разная, порой такая, что живые, что называется, завидуют мертвым.
– Эй, царь! – в проеме двери на секунду показалась и вновь скрылась голова человека, который издевательски прокричал, прячась за косяком: – Отрекайся подобру-поздорову! А не то твои жена и сын будут убиты! Это говорю тебе я – Тимофей Кирпичников!
Я чуть не взвыл. «Первый солдат революции!» Даже в этой истории он умудрился проявить свою сволочную натуру. И это очень плохо, поскольку отморозок он полный. Значит, не договоримся.
Тимофей, смеясь, отошел от двери.
– Теперь он у нас в руках!
Неприятно удивившись факту наличия царя в Гатчине, Кирпичников, поразмыслив, пришел к выводу, что это даже и лучше. Вряд ли император выдержит издевательства над его семьей, а значит, успех их миссии гарантирован!
Тем более что будь царь в Орше, Тимофей вряд ли смог бы долго удерживать дисциплину в свой революционной шайке, и уже этой же ночью ему бы пришлось не пленников караулить, а своих подельников, чтобы не разбежались. Они вон и сейчас недовольно зыркают на него, а что было бы ночью!
Ну, ничего, все вроде на мази, все получится! Царь здесь, семейство его вот в углу сидит, да и трон здесь. Ухмыльнувшись, он вновь подошел к графине Брасовой и задушевно сообщил:
– Если ты, курица великокняжеская, думаешь, что мы тебя отпустим, то ты ошибаешься. – Он внезапно нагнулся к ней и, вновь схватив за щеки, плюнул ей в лицо. Сбив ударом с ног бросившегося на него мальчика, заорал ей в прямо в глаза: – Я тебя расстреляю прямо вот здесь, у трона вашего проклятого! И тебя расстреляю, и муженька твоего, и сыночка! Всех вас, кровопийц, убью!
Тимофей Кирпичников ударил женщину, и она упала на пол с окровавленным лицом. Георгий страшно закричал, и тут неожиданно подал голос Пажетных:
– Ты это, Тимофей, может, оно ну его, это дело-то? Может, пусть его, выпустим их, да и сами уйдем подобру-поздорову, значит. В Царском Селе их же всех отпустили, ты говорил. Так, может, и нам…
– Да ты что! – Кирпичников буквально взорвался. – Как можно отпускать всю эту царскую сволочь?!
– Слушай, достал ты уже со своими бредовыми лозунгами! – вмешался в спор матрос Тарасенко. – Мы сюда шли не погибать зазря. Товарищ Керенский, отправляя нас сюда, ставил задачу захватить вокзал и не дать перебросить войска с фронта для подавления революции в Петрограде. И мы пошли. Ты настоял на этой акции. Но на расстрел царя и семьи мы не подряжались. Ладно еще царя, но бабу с дитем я стрелять не согласен!
Кирпичников тяжело дышал, глядя на своих подельников, затем кивнул и процедил: