Существует предание, не подкрепленное никакими источниками, что в этой схватке у стен Кремля погиб племянник Минина. Когда он упал на землю, Кузьма подошел к нему, перекрестил и произнес: «Благо тебе, потому что ты умер за веру Православную». Это была первая и последняя вылазка поляков из Кремля.
Около двух часов дня в сражение втянулись уже все наличные вооруженные силы Пожарского и Ходкевича. Поляки нанесли мощный удар по левому крылу русских войск и смяли его, прижав к берегу Москвы-реки. Отрезанные от своих, ратники пытались спастись вплавь. Те, кому удалось перебраться на другой берег, видели перед собой стоявшие неподвижно войска князя Трубецкого, который с интересом наблюдал за происходящим. «С гетманом же был бой конный с первого часа до восьмого, от князя Дмитрия же Трубецкого из полку и из таборов казачьих помощи не было никакой».
Настроение в войсках Трубецкого было разным. Многих казаков не очень беспокоила возможность поражения рати Пожарского, к которой они испытывали чуть ли не классовую неприязнь. «Богатые пришли из Ярославля, — уверяли они, — и сами одни отстоятся от гетмана!» Звучало как комплимент Минину, который позаботился о хороших окладах во Втором ополчении, о чем могли только мечтать в Первом. А Трубецкой был злопамятен и не собирался помогать выскочке Пожарскому.
В то же время командиры сотен, присланных в Замоскворечье Пожарским, естественно, настаивали на том, чтобы оказать немедленную помощь сражавшимся. Трубецкой отклонил их требования. Дворянские сотни, однако, отказались подчиниться приказу воеводы. Они в полном порядке снялись с места и ушли к переправе.
По свидетельству автора «Повести о победах Московского государства», Минин в этой ситуации занялся агитацией в войске Трубецкого. То ли переправился, то ли через реку кричал:
— О, братья, христианский народ! Видите великую помощь Божию православному и Богом собранному воинству и победы над врагами и разорителями Православной веры и святых церквей, над поляками. А вы, бездействуя, какую честь себе получите и какую славу обретете, единоверным помочь не желая и Божьему делу послужить, а вражде-злобе служа? Ныне ведь от единоверных отлучаетесь! Впредь к кому за защитой обратитесь и от кого помощи дождетесь, презрев эту помощь Божию православным христианам против врагов Московского государства?
Среди казаков поднялся ропот. Многие атаманы поддержали решение Трубецкого, но некоторые были готовы его проигнорировать. Филат Межаков и еще трое атаманов возмутились: «Для чего не помогаешь погибающим? Из-за вашей (воеводской) вражды только пагуба творится и государству и ратным».
Вопреки приказу Трубецкого четыре казачьи сотни — атаманов Филата Межакова, Афанасия Коломны, Дружины Романова, Макария Козлова — и отряд костромичей во главе с Федором Ремнем покинули Крымский двор и переправились через Москву-реку вслед за дворянскими сотнями. «И пришли на помощь ко князю Дмитрию в полки и, по милости Всещедрого Бога, гетмана отбили и много литовских людей убили».
Появление этих свежих сил численностью около тысячи человек решило исход битвы. Под ударом с фланга Ходкевич прекратил атаку и поспешил вывести из боя свои войска.
Земские люди принялись расчищать поле боя и хоронить убитых. Потери с обеих сторон были огромные. «Наутро же собрали трупов литовских более тысячи человек и повелели закопать их в ямы», — заметил «Новый летописец».
Ходкевич отступил за Новодевичий монастырь и разбил там лагерь. Гетман вовсе не чувствовал себя сломленным. В это время ему на помощь пришли сторонники Семибоярщины. К гетману явился дворянин Григорий Орлов, тот самый, который получил от поляков жалованную грамоту на земли князя Пожарского. Орлов взялся провести польский отряд в Кремль. Под покровом ночи пятьсот-шестьсот гайдуков вышли из лагеря и двинулись цепочкой вдоль левого берега Москвы-реки — в Замоскворечье.
Благополучно миновав казачьи караулы Трубецкого, которым Орлов соврал, что по приказу воевод ведет отряд на рытье окопов, поляки вышли к Георгиевской церкви, которая располагалась прямо напротив Кремля. Там гайдуки захватили острожек и небольшую территорию в Яндове, в районе Балчуга, где находился единственный «живой» (наплавной) мост, выходивший прямо на Москворецкие ворота Китай-города.
То есть был создан плацдарм, с помощью которого можно было ворваться в Китай-город и Кремль и провезти обозы. Ходкевич теперь хотел использовать его для решающего наступления.
Гетман 23 августа перенес свой лагерь к Донскому монастырю, где приводил свою расстроенную армию в порядок, готовясь нанести удар с юга через Замоскворечье. Там стояло нестройное воинство Трубецкого.
Не думаю, что Пожарский простил боярину его вчерашнее поведение. Но он не хотел оставлять князя на произвол судьбы и фактически взял на себя руководство обороной Замоскворечья.
Пожарский разгадал замысел Ходкевича и произвел перегруппировку собственных сил. Отряды Дмитриева и Пожарского-Лопаты были передвинуты за Москву-реку — в район Калужских ворот. Оставались войска у Петровских, Тверских и Никитских ворот. Главные же силы ополчения князь Дмитрий расположил на левом берегу реки в районе Остоженки, около церкви святого Илии Пророка Обыденного. Сам Пожарский с третью Нижегородского ополчения встал на правом берегу Москвы-реки, в Замоскворечье, на пути ожидавшегося наступления Ходкевича на Кремль. Лучшие отряды ополченцев были выдвинуты за Земляной вал, чтобы принять на себя первый удар поляков. На Земляном валу были установлены пушки ополчения. Казаки Трубецкого заняли Климентовский острожек на Большой Ордынке (в районе Пятницкой улицы).
На рассвете 24 августа Пожарский, верный своей наступательной тактике, выслал против гетмана конные сотни, которые завязали бой с польской конницей и запорожцами на поле между Донским монастырем и Земляным городом.
Ходкевич бросил против Пожарского большую часть своих войск. Ливонская пехота, конница атамана Зборовского, казаки атамана Ширая, полк Невяровского все больше теснили земские отряды. Ополченцы дрались отчаянно, даже отступая, они предпринимали дерзкие контратаки. К полудню русские были прижаты к берегу Москвы-реки и стали в беспорядке отступать через Крымский брод. На переправе путь гетману преградил сам Пожарский со своим полком. Князь, ободряя бойцов собственным примером, был в первых рядах сражавшихся.
Но и Ходкевич рвался вперед, смело подбадривая свое воинство. Русский летописец отдавал ему должное: «Скачет по полкам всюду, аки лев рыкая на своих, приказывает крепче напрягать оружие свое». Бойцы Пожарского стали уходить за реку.
Тем временем венгерская пехота Граевского и польская пехота Невяровского пошли на штурм Серпуховских ворот, чтобы развить наступление с юга и пробиться к Кремлю по Большой Ордынке.