Деньгам из городской казны самозванец быстро нашел применение, после чего стал добывать средства «немерным правежом». Зажиточные псковичи с возмущением наблюдали, как выкачиваемые у них деньги «государь» щедрой рукою раздает казакам, вчерашним ярыжным и боярским холопам.

Лжедмитрий III пьянствовал и предавался разврату. Его слуги хватали на улицах молодых девушек и приводили ночью во дворец «на блуд».

От него ждали новых подтверждений того, что он сын Грозного, но в ответ слышали заученную речь о чудесном спасении, всем порядком поднадоевшую. Недовольных в Пскове оказалось более чем достаточно, и Плещееву было на кого опереться. В заговоре приняли участие несколько старших воевод и дворян, псковские торговые люди.

В мае шведы осадили псковский пригород, и на его защиту отправились казачьи отряды, преданные самозванцу. Он же сам чувствовал шаткость своих позиций. 18 мая посреди ночи кто-то стал ломиться в ворота особняка Лжедмитрия III. Он вскочил на неоседланного коня и бежал из крепости в сопровождении князя Хованского и нескольких казаков. Но Хованский и был одним из главных заговорщиков. Высланная из Пскова погоня быстро напала на след… По улицам Пскова самозванца провели привязанным к коню, после чего посадили под стражу. 20 мая Плещеев отправил гонца под Москву с известием о случившемся.

Опасаясь волнений, подмосковные вожди ополчения поначалу велели держать «вора» в Пскове. Лишь 1 июля его под усиленной охраной повезли в Москву. В пути конвой попал в засаду, и Лисовский чуть не отбил самозванца. О дальнейшей судьбе Лжедмитрия III точно неизвестно. По одной версии его убили, чтобы он не достался Лисовскому. По другой — его все-таки довезли до Москвы и там казнили, посадив предварительно на цепь для всеобщего обозрения.

Теперь у Первого и Второго ополчений появилось больше точек соприкосновения.

В начале июня подмосковный Совет постановил считать присягу псковскому «вору» недействительной. Немедленно снарядили в Ярославль дворянина Чеглокова и четырех атаманов с повинной грамотой. 6 июня послы встретились с Мининым и Пожарским и передали им приговор земли.

Трубецкой и Заруцкий сообщали о своем открытии: «во Пскове прямой Вор». В связи с этим они «крест меж себя целовали» ему не служить и «Марины и сына ее на Московское государство не хотети». Одновременно подмосковные лидеры пожаловали Пожарскому село Воронино близ Костромы, от которого тот, правда, отказался. Предлагали ярославскому правительству объединиться «во всемирном совете», чтобы избрать царя всем сообща.

Обращение вызвало разногласия в Ярославле. Одни члены «Совета земли» настаивали на немедленном соглашении с Трубецким и Заруцким, другие были категорически против союза с казаками. «Князя Дмитрия манят под Москву казаки: хотят его убити, как Прокофия Ляпунова убили». Арест самозванца не поменял отношения лидеров Нижегородского ополчения к Заруцкому.

28 июня в Ярославль из Троице-Сергиева монастыря отправился Авраамий Палицын. На встрече с Пожарским и Мининым он гневно обрушился на окруживших их «ласкателей и трапезолюбителей», которые жируют в Ярославле, тогда как казаки Первого ополчения проливают свою кровь в Москве. Полагаю, страстные увещевания Палицына произвели впечатление. Тем более что теперь походу на Москву не мешали ни возможное шведское вторжение, ни казаки в тылу, ни сторонники Лжедмитрия III в Подмосковье.

Руководители ополчения отдали приказ готовиться к походу. Особенно с учетом информации о приближении к столице гетмана Ходкевича с сильным подкреплением и большим обозом продуктов.

Между тем произошло событие, которое подтвердило правоту тех, кто предупреждал Пожарского об опасностях, ждущих его под Москвой.

В июне ярославские власти разослали грамоты в лояльные Заруцкому «северские и украинные города» с призывом отстать от «вора», Маринки и ее сына и с обвинениями атамана в расхищении казны. Отказ Пожарского вести с ним какие-либо переговоры и обличения в коррупции привели Заруцкого в ярость. Он задумал отомстить. Ходили слухи, что он заслал в Ярославль колдунов, которые навели на Пожарского «черный недуг». Ну а потом, уже без слухов, прибег к услугам убийц.

Вот как описывал происшедшее Соловьев: «Однажды князь был в съезжей избе, откуда пошел смотреть пушки, назначаемые под Москву, и принужден был от тесноты остановиться у дверей разрядных; казак, именем Роман, взял его за руку, вероятно, для того, чтобы помочь вырваться из толпы; в это время заговорщик, казак Степан, кинулся между ними, хотел ударить в живот князя, но промахнулся и ударил Романа по ноге, тот упал и начал стонать.

Пожарский никак не воображал, что удар был направлен против него, думал, что несчастье случилось по неосторожности в тесноте, и хотел уже идти дальше, как народ бросился к нему с криком, что его самого хотели зарезать; начали искать и нашли нож, схватили убийцу, который на пытке повинился во всем и назвал товарищей, которые также признались».

Расследование и суд заняли еще немало времени. Злоумышленника пытали всем миром, и вскоре он назвал свое имя и выдал сообщников. Заруцкий поручил убийство Пожарского двум казакам — Степану и Обрезку. По прибытии в Ярославль они должны были вовлечь в заговор ряд смоленских дворян и стрельцов, которые пользовались покровительством Заруцкого в дни службы Сигизмунду III в лагере под Смоленском.

Заговорщиков судили судьи, назначенные «Советом всея земли». «Казака Стеньку и его ближайших сотоварищей Пожарский не позволил казнить», а взял с собою под Москву для обличения Заруцкого, других участников заговора разослал по тюрьмам. Трубецкому же написал письмо, раскрывавшее коварство его соправителя.