Сам-то он от обычного работяги отличался разве что синей формой служащего. Среднего роста, темноволосый и краснокожий. Пожалуй, чуть более краснокожий, ну так станционный смотритель наверняка проводил на солнце больше времени, чем среднестатистический рабочий.

- Да я тоже тут случайно, - отозвался Антон. - Верхнюю линию закрыли.

- Ну да, надо думать, - смотритель закивал. - Вон как метёт.

Антон машинально взглянул в окно. За окном был только снег. Лишь на секунду в нём промелькнул зеленый фонарь, и мир вновь скрылся за белой пеленой. Антон откинулся на спинку сиденья. Живой и страшно этим довольный! Волнение еще не улеглось, но резко поменяло полярность.

Да, его пытались убить, но не убили! Антон не свернул себе шею, навернувшись с лестницы, не заметался по платформе, откуда и деваться-то, казалось, было некуда. Да и с кабинкой Антон не растерялся. Переплатил, конечно, зато тот, с пистолетом, вообще остался ни с чем. Хотя нет! Он сегодня тоже в убытке. Патроны денег стоят, а уж пистолетные-то наверняка надо было покупать из-под полы втридорога. От этой последней мысли у Антона даже ушибы на спине ныть перестали.

- Уважаемый, - тихо окликнул его смотритель. - Так вы это... заявление страже подавать будете?

Антон отрицательно покачал головой. Надо бы, конечно, но злодей наверняка уже удрал и теперь заявлять на него – только зря время тратить. Вспомнив о времени, Антон вынул из кармашка жилета часы и откинул крышку. До полуночи оставалось ровно сорок пять минут.

- Будем на месте через минуту, уважаемый, - уже бодрым тоном сообщил смотритель.

Впереди сквозь снежную пелену уже пробивались станционные огни.

Кабинка остановилась. Смотритель тотчас распахнул дверь и выскочил наружу. Когда Антон всё в том же приподнятом настроении сошел на платформу, он уже успел переброситься парой слов со своим здешним коллегой и уехал обратно на грузовой вагонетке, сидя верхом на груде руды. Антон проводил его взглядом.

Здешний смотритель придирчиво осмотрел борт кабинки и жирно подчеркнул мелом пулевую отметину. Окажись борт потоньше, пуля прилетела бы Антону в живот. От этой мысли эйфория как-то незаметно испарилась.

Антон огляделся по сторонам. Раньше он частенько бывал на этой станции, но, конечно, не на этой платформе. Та, что для приличных людей, располагалась двумя этажами выше. Обе платформы примыкали к стене городского рынка, а главный вход располагался аккурат между ними.

Подгоняемый ветром, Антон взбежал вверх по лестнице. Ступеньки тут, к счастью, были ровные и с обеих сторон тянулись перила. Над площадкой перед входом горел фонарь. Под ним стоял мужчина в белой шубе с капюшоном. У него на плече висела трехстволка.

Антон опять же заметил его не сразу, а заметив человека с ружьем, чуть не навернулся с лестницы повторно. К счастью, он вовремя разглядел кирасу поверх шубы. На кирасе сияла золотом подкова на фоне черной башни. Городская стража. Антон поначалу все-таки отпрянул, но удержался на ногах и шумно выдохнул. Стражник разом вскинул голову и трехстволку.

- Куда прёшь… простите, уважаемый, чем могу помочь?

Это он разглядел приличный плащ и белую кожу Антона. Стражник тотчас подтянулся. Антон на ходу отрицательно помотал головой. Мол, ничего не надо. Стражник приоткрыл перед ним дверь и Антон поспешил юркнуть внутрь.

Само здание рынка, как и все городские кварталы, было многоэтажным шестиугольным комплексом, однако внутри вместо привычного горожанину лабиринта комнат и коридоров располагался один огромный зал.

Ночью его освещали желто-зеленые огоньки масляных ламп. Где-то они сияли, где-то тускло мерцали, а кое-где лампы только чадили, но в целом их стараниями здесь царил полумрак, а не беспросветная темень. Потолок поддерживали толстенные каменные колонны. Меж них протянулись крытые галереи и тросы внутренней канатной линии, образуя свой собственный лабиринт. Кстати, не менее запутанный, чем поэтажный, просто в нем проще было ориентироваться, поскольку все на виду.

Перед главным входом располагался балкон размером с небольшую площадь, откуда вверх и вниз уходили лестницы и лифты. В самом его центре возвышалась статуя Мамоны. Золотой телец застыл на гранитном постаменте, грозно подняв переднее копыто. Под копытом лежали разбитые черепа гнусных еретиков. Кое-кто поговаривал, будто бы они настоящие, но Антон сильно в этом сомневался. Скорее всего, реалистичность черепов объяснялась искусной работой скульптора. На самом постаменте была высечена первая заповедь Откровения: "Я есть Альфа и Омега всего сущего".

Привычно сложив руки в молитвенном приветствии, Антон обошел статую слева, мысленно повторяя дальнейшие слова: "ибо все начинается с обретения богатства и все сводится к его преумножению". Закончить фразу надлежало аккурат у дальнего угла постамента. Это на удачу и перемены к лучшему. Жрецы, правда, считали этот "ритуал" простым суеверием, но, с другой стороны, и не осуждали. Впрочем, в любом случае, удача не спешила улыбаться Антону. Он-то надеялся прикупить здесь новый фонарь, однако нужная галерея оказалась уже закрыта.