-Так это… - Лёха показал пальцем на толстое дерево. – Твёрдое какое-то, не рубится.
-Ну-ка. – Бригадир отобрал у него топор, поплевал на ладони, размахнулся, ухнул громко и как даст по зарубу, выбитому Лёхой! Аж щепки полетели. А бригадир застыл в ударе, крепко сжимая топор и скаля зубы. Вот он расслабился, топор в дереве остался. – Ебать колотить сука…, - простонал он, держась двумя руками за спину, - в натуре не дерево, гранит ебучий…, ладно, мучайся, у меня своей работы до хуя до самого.
И ушёл, заметно прихрамывая. Лёха, топор и дерево, остались одни. Если не считать худого парнишки, который рубил что-то в паре метров от него. На беднягу было страшно смотреть. Весь мокрый от пота, красный, глаза лихорадочно горят, топор еле поднимает. Вот он размахнулся молодецки и влекомый весом топора, грохнулся на спину. Стонет теперь оттуда, не в силах подняться. Честный труд. Да…, он может и исправляет, но некоторым, он грозит вполне реальным шансом переехать на новое место жительства – на два метра ниже уровня чернозёма.
Лёха взялся за топор, оставленный бригадиром торчать в дереве, двумя руками. Дёрнул.
Потом ещё два раза – топор не шелохнулся даже. Упёрся ногами в дерево и потянул изо всех сил. Когда с треском топор вышел из заруба, Лёха, на мгновение, зависнув в свободном падении, запоздало подумал о том, что в землю-то он ничем не упирался и вот-вот его спина близко познакомится со всеми неровностями ландшафта. Собственно так и случилось. Постонал на полу минут пять, повошкался в листве прелой и кое-как поднялся.
-Тяжко. – Выдохнул худой сосед по работе, смотревший в его сторону – стоит, опираясь на топор и видно, что ещё немного и просто свалится он без сил и может даже без чётко фиксируемого, сердечного ритма. А то и вовсе без этого самого ритма.
-Тяжко. – Согласился Лёха. – А что поделаешь? Вулканическая активность Мадагаскара, сегодня очень плохо влияет на плодоношение восточно-африканских малиновых рощ.
-Что? – Часто моргая, произнёс парень.
-Да так, ничего особенного. Есть хочется. – Ответил Лёха. Парень болезненно поморщился, в животе у него громко заурчало. Странно, ведь недавно завтрак был. А такое чувство что…
-Я не ел. – Почти провыл парень. – Я к маминой стряпне привык. Вкусно она готовит, а это помои какие-то…, не смог я, не лезет… - Он всхлипнул, почти по-женски.
-Зря. – Пожал плечами Лёха. – До вечера придётся голодать. И топором махать.
-Не буду. – Вдруг пискнул парень. Бросил топор и потопал в сторону пеньков. – Не буду! – Рявкнул он громко, истерично, и то же самое повторил на оклик бригадира.
Лёха проводил парня взглядом. Сейчас на их участке всё смолкло. Только птичка та, всё ещё орёт зачем-то. Все смотрят в спину парня. А он решительно идёт, вот охранник останавливает его.
-Не буду! У меня есть права! Так нельзя! – Кричит он охраннику. Тот пожимает плечами, знаком подзывает ещё одного. Они встают по обе стороны от парня и ведут к дороге.
-Хана ему. – Вдруг сообщает бригадир так, что слышно всей бригаде. – Карцер, на неделю минимум. А такой доходяга, загнётся там за три дня.
Лёха вернулся к работе – преувеличивает бригадир. Карцер этот их…, за три дня человек не умрёт даже в самых худших условиях. Да и за неделю тоже.
Если здоровье категории «А» - не так-то просто, убить человека просто поместив его в…
Он снова посмотрел вслед парню. Того уже не видно. Охранников тоже. Лес голосит стуком топоров, птичка где-то картаво орёт, в наивной уверенности, что это она так поёт…, вряд ли у паренька здоровье данной редкой категории. Наверное, ему и, правда, хана. Лёха прислушался к своим чувствам – пусто. Нет жалости. Нет ничего. Только апатия и сознание того, что этот топор и этот лес, эти бараки, охранники – это всё, навсегда.
К вечеру он едва мог махать топором и не заметил, как подрубил своё дерево слишком сильно.
-Стой придурок! Малой!!! – Взвыл кто-то, и он медленно опустил топор, занесённый для нового удара. Бригадир подскочил и пальцем показал на заруб. Вторым покрутил у виска. – Ты что совсем? Оно же щас пизданётся! Там же другие рубят, чё ты делаешь в натуре?