Жюдит вынырнула перед ней, словно из-под земли:

— Ах, Боже мой, мадемуазель, стойте! Я вас давно поджидаю. За всю ночь ни на час не уснула!

— Почему же так?

— Вас искал герцог Немурский и никак не мог найти. Он, конечно, подозревает вас. Я говорила ему, что подозрения ни к чему, что вы, в конце концов, имеете право делать, что захотите, но он прямо рвал и метал, для меня это был ужас! Теперь он дожидается вас в комнате. Я хотела предупредить вас, чтобы он не застал вас врасплох.

Успокойся, — сказала Адель. — Спасибо за предупреждение, но Немура я не боюсь.

— И все-таки, будьте осторожны, мадемуазель.

— С ним? Дорогая Жюдит, он лишь умеет говорить страшные слова, а для преступления у него не хватит духу, так что не волнуйся. Он не убьет меня.

С этими словами она заставила горничную посторониться и смело открыла дверь.

Филипп сидел в кресле и то ли ждал, то ли спал. Бутылка вина, наполовину опустошенная, стояла рядом, он много курил, пепел падал прямо на ковер и прожег в нем дырочки. Будь это в ее доме, Адель разозлилась бы. Теперь же ей было все равно. Поморщившись от дыма сигар, стоявшего в комнате, она брезгливо переступила через окурки и прошла на середину комнаты, намереваясь заняться сборами.

— А, — раздался голос Филиппа. — Вот вы и пришли. Вернулись.

Адель, не отвечая, бросила туфли на пол и прошла к тазу, чтобы умыться. Краем уха она слышала, что принц поднялся и пошел к ней.

— Где вы были всю ночь? — язвительно, злобно спросил он.

— Прелестно, — сказала Адель, выбирая среди полотенец самое тонкое и мягкое. — Сцена ревности?

— Я хочу знать, где вы были? В какой постели ты валялась на этот раз?

Адель хотела отойти, но он резко удержал ее за руку. Тогда она подняла голову, и глаза ее сверкнули недобрым блеском:

— В постели вашего брата.

— Ты лжешь! У Жуанвилля тебя не было, я проверял это. — Лицо его было бледно, глаза пылали.

Зло усмехаясь, Адель сказала:

— Успокойтесь. За вашего младшего брата я еще не принималась. Я была у Фердинанда и с ним спала, довольны вы этим?

Ни тени смущения или хотя бы замешательства не промелькнуло у нее на лице, она говорила спокойно, с презрительной усмешкой — Филипп, глядя на нее, признался сам себе, что даже уличные шлюхи, которых он знавал, не вели себя более бесстыдно. У шлюх бесстыдство, так сказать, физическое, а она была бесстыдна морально. Ярость схватила его; сдавленным голосом, еще пытаясь совладать с собой, принц переспросил: