Это была правда. Дуй Филипп, чей отец был казнен во время революции, подписывал помилование почти всегда, когда его о том просили, превозмогая любое министерское противодействие. И, кроме того, он вовсе не был человеком, который всегда и везде исповедует одинаковые принципы: любое обстоятельство могло привести короля в хорошее расположение духа и, соответственно, склонить к милосердию.

Дело осложнялось тем, что приговор и так считался довольно мягким — куда уж что-то смягчать? Какая-то ссылка в Алжире. Тюрьма или каторга — вот о чем стоило бы говорить.

И все-таки Адель решилась. Луи Филипп, обожавший юную красивую певицу и благодарный ей за доносительство, давно сделал Адель постоянной посетительницей Тюильри. Она явно была в милости. Король особенно любил, когда она декламировала марш, с которым Луи Филипп шел в атаку при Вальми. В один из вечеров она исполнила его, но, когда король попросил повторения, вдруг заупрямилась.

— Только в обмен на услугу, ваше величество, — заявила она, смягчая свою дерзость очаровательной улыбкой.

— Как! — возмутился король. — Говорить о делах в такую минуту?

— Об этом говорит весь Париж, сир, — скромно призналась Адель. — Позвольте и мне вставить слово.

— О чем же это говорить «весь Париж’"? — передразнил ее король.

— О пяти годах. О пяти жестоких годах, которые и заставляют сегодня сжиматься мой голос. Невыносимо петь и веселиться, когда вокруг столько жестокосердия!

— Вы имеете в виду приговор роялистам? — спросил король хмурясь.

— Да, ваше величество. Смягчите этот приговор, умоляю вас, и я спою марш по разу за каждый год, который вы, прошу прощения, роялистам скостите…

Она склонилась перед ним в почтительнейшем реверансе, юбки ее расстелились по полу, красивые руки были грациозно скрещены, под ресницами мелькало лукавство. Она знала, что это бесовское выражение Луи Филипп любит. И король вправду не устоял.

— Ах ты Господи! — сказал он, развеселившись. — Как можете вы, юная плутовка, именно вы за них просить?

Вместо ответа она склонилась еще ниже. Король сделал знак, и через минуту Адель подали бумажку, на которой была нацарапана цифра: «2,5». Это, вероятно, был новый срок ссылки. Требовать большего она побоялась.

— Я жду, — сказал король, — услуга за услугу.

Она улыбнулась, не показывая, что несколько опечалена:

— Договор дороже денег, сир. Я исполню марш два раза и в третий раз спою один куплет — это и будет ровно два с половиной.

Возвратившись домой, она сказала горничной, когда та ее раздевала:

— Я поеду с ним. Другого выхода нет.

Жюдит застыла на месте:

— Это о ком же вы говорите, мадемуазель?