— Я предпочитаю ехать сейчас и покончить
— Будь по-вашему, Стив. Если уж вы так настроены, я не стану мешать. Не хочу скрывать — вы снимете с меня тяжкий груз. Люди смертельно напуганы, и это понятно. Чего доброго, вобьют себе в голову, что мы совсем не заботимся о них, и тогда, проснувшись в одно прекрасное утро, мы обнаружим, что их и след простыл. Если это произойдет, нам останется только сложить чемоданы и разъехаться по домам. Всем нам.
Я взглянул на часы. Мне, пожалуй, надо ехать, чтобы вернуться до наступления темноты. Да и движение на дороге прекращается в половине шестого. Я поднялся.
— Вам виднее, Стив. Все же меня немного пугает мысль, что вы поедете один. Французы помалкивают, но стороной я узнал, что только за последнюю неделю на дороге дважды устраивались засады. Все-таки разумнее, на мой взгляд, отложить поездку до завтра.
— Против гражданских автомашин засад не устраивают. Во всяком случае, пока не устраивали. Они охотятся за военными машинами, им нужно оружие.
— Ну, а пистолет-то у вас есть? Надо бы захватить с собой пистолет, как вы считаете?
— Он мне ни к чему, я слишком плохо стреляю. К тому же мне не дадут возможности воспользоваться им.
Джи Джи под дождем проводил меня до вездехода.
— Дождь-то нам на руку, — заметил он. — Вряд ли они ждут, что кто-нибудь отправится в путь в такую погоду.
Я засмеялся.
— Ну, на это не приходится рассчитывать. Бьюз утверждает, что арабы равнодушны к погоде.
ГЛАВА III
Километров за шесть до перевала я увидел на обочине дороги группу арабских женщин. Всех арабок, за исключением проституток, мы обычно называли фатьмами, арабских же проституток — мавританками.
Ветер и дождь надували белые джеллаба[4] женщин, словно паруса. Арабки отчаянно размахивали руками, когда я промчался мимо со скоростью больше ста километров в час. Проехав метров сто, я развернул машину. Мне было жаль женщин, но я вернулся не только из-за этого. Будет совсем неплохо, подумал я, если последние сорок километров со мной поедут арабки. Ни один феллах не рискнет стрелять, заметив рядом с вами женщину.
Женщин было пять. Они вытряхнули воду из рукавов и забрались в машину. Троих я кое- как затолкал на заднее сиденье, под тент, а двоих усадил рядом с собой. Они заполнили машину узлами и младенцами и принесли с собой тяжелый запах дыма и лежалого хлеба. Едва разместившись, женщины сняли чадру. Рядом со мной устроилась хорошенькая девочка лет четырнадцати, с каким-то забавным выражением глаз; они напоминали цветную иллюстрацию с расплывшимися красками: голубые, с какими-то странными зрачками.
— Куда вы направляетесь? — поинтересовался я.
— В Либревиль, — ответила одна из сидевших позади арабок.
— И долго вы здесь ждали?
— Вчера весь день и сегодня с утра. Колонна не остановилась, — отозвалась та же женщина, выговаривая французские слова со старательностью школьницы.
Это казалось невероятным, я не мог понять, как перенесли такое испытание маленькие дети. Обрадованные удачей, женщины возбужденно щебетали и кудахтали по-берберски. Всякий раз, уловив мой взгляд, сидевшие рядом со мной девушки отвечали на него быстрой, застенчивой улыбкой. Из-под джеллаба были видны мокрые платья из дешевого, крикливого шифона и бусы из янтаря.