Санитар оказался прав, несмотря на бесшумную циркуляцию воздуха в палате все-таки пахло. Все время впитываемый мощными кондиционерами запах мочи и запах лекарств возрождался, еще не иссякнув, запах был неприятный.

Третий больной, просидев на своей кровати, наверное, час, с трудом поднялся и, отодвинув штору, встал у окна. Какое-то время Паша смотрел на его спину, одетую в мягкую пижамную куртку. Этот больной явно не испытывал острой боли, но даже в движении спины, в том, как он поглаживал ладонью седой ежик на голове, в нервозном дыхании читался страх.

— Сергей Константинович, а обедать сюда принесут или нужно куда-то в столовую идти? — спросил Паша.

— Это как хотите… — Он не обернулся даже. — Тут не строго. Нажмите кнопку, и сестра принесет сюда. Можете в столовую сходить, это в конце коридора.

— А курить где можно здесь?

— Лучше на лестнице. Там, — он показал рукой почему-то на капельницу, — больные курят там, рядом с телефонами…

Почему-то припоминая полуразрушенный дымящийся Грозный, где мертвые тела лежали прямо на улицах, а голодные дети меняли краденые боеприпасы на хлебные крошки, Паша поразился, что думает о войне с тоской, так, будто все это происходило очень давно, лет десять-пятнадцать назад, воспоминание было отдаленным и нестрашным.

«Оказывается, запах гари лучше, чем запах лекарств! — размышлял он, выстраивая возможную будущую статью. — Грохот бомбежки, когда к нему немного привыкнешь, значительно спокойнее, чем тишина онкологических коридоров, к тишине привыкнуть невозможно. Наверное, только в России каждые несколько месяцев умирает от рака народу больше, чем погибло в Чечне!

Хотя нужно будет проверить цифры, но точно же больше. Каждая третья смерть наступает от рака, это-то общеизвестно».

Он поискал глазами вокруг, сам не понимая, чего хочет, потом сообразил, что ищет авторучку и бумагу, разозлился на себя и вышел в коридор. Телефоны-автоматы размещались на стене большого лифтового холла, за автоматами была стеклянная узкая дверь, ведущая на лестницу. За дверью окно. Рядом с окном стояли большая пепельница, плевательница на черной железной ноге и такая же плевательница, полная каких-то неприятных кровавых сгустков. На белом узком подоконнике лежала пачка американских сигарет, на пачке коробок спичек.

В лифтовом холле никого. Паша взял сигарету, закурил, затянулся, выглянул в окно. Клиника стояла на возвышенности, и из окна открывался вид на новостройки. Кубы и квадраты совершенно одинаковых домов — безобразная сухая геометрия. Справа было видно шоссе. Летели на большой скорости цветные цепочки машин.

Докурив сигарету до фильтра, он вынул следующую, очень не хотелось возвращаться в палату. Какой-то трясущийся старичок опустил монетку в щель автомата и набирал номер. Кнопка лифта мигнула, бесшумно разъехались узкие двери. Вышла женщина в белом медицинском халате. В руках ее были завернутые в целлофан шикарные розы. У медицинской сестры было узкое бледное лицо, в ушах золотые треугольнички. Немолодое лицо, лет сорок пять, наверное, пятьдесят ей, отметил Паша. Морщинки замазаны, а губы, похоже, помадой совсем и не трогала, если только чуть-чуть. Затушив только что прикуренную сигарету, он проследил за женщиной. Чутье не обмануло. Встав в конце коридора, он увидел, как бесшумно она прошла до 707, скрылась за дверью, оставила цветы и тут же вышла.

Он вернулся в палату и прилег на койку, попытался сосредоточиться на своей воображаемой болезни.

— Зачем вы здесь? — все так же стоя у окна и не оборачиваясь, спросил больной. — Вы же здоровы!

— Почему вы так решили, Сергей Константинович?

— Видно!

— Что же видно?

— Вы слишком любопытны, и это видно. — Он говорил медленно, делая огромные промежутки между словами. — Человек может быть совершенно спокоен, может нервничать, смеяться… Впрочем, это не мое дело. — Он повернулся и присел на своей кровати лицом к Паше. — Когда у вас операция?

— Еще не назначили!

— А меня сегодня будут резать! Разрежут, сразу зашьют и ничего не скажут. Но не это страшно. — Голос больного стал каким-то неприятным, влажным. — Страшно то, что через три дня выпишут домой, — и он уточнил: — Выпишут домой умирать!