— Я пошла! — сказала Алевтина, прикрывая снаружи дверь. — У вас в распоряжении два часа!

— Макаренко! — представился молодой человек, похожий на мясника. — Я ваш скульптор.

Он не протянул руки, и его нисколько не задело то, что Максим Данилович никак не ответил на приветствие. Имя вызвало неожиданную ассоциацию, картинку, лицо из прошлого. Макар Дмитриев. Сколько лет назад?! Этот скульптор совсем не был похож на лейтенанта. Что только в трезвую голову лезет?

— Вы когда-нибудь позировали на портрет? — спросил мясник-художник, демонстрируя крупные желтые зубы.

— Только в фотографии!

— Правила простые, — сказал он. — Пока я работаю, вы сидите неподвижно. У нас с вами маловато времени, а работа большая. Вот из этого сырья, — он указал на обнаженное тело, лежащее на железном столе, — я должен создать ваш портрет. В живописи, как и в скульптуре, что главное, знаете? Сходство! Должно быть абсолютное сходство. Так, чтобы ваша жена не догадалась! — Он гадко подмигнул, левый краешек его губ загнулся вниз. — Так что не будем терять драгоценных минут.

Послушно Максим Данилович устроился на предложенном табурете, противный скульптор вынул из кармана своего грязного фартука резиновые перчатки, натянул их и только после этого, взяв свою модель одной рукой за затылок, а другой за подбородок, поставил голову в нужное положение.

— Вот так будете сидеть. Еще раз повторяю, не двигаться! — Он, как хирург перед операцией, поднял руки, плотно упакованные в желтую резину, указывая растопыренными пальцами в потолок, и наклонился к трупу. — Ну что же, пожалуй, начнем!

Только теперь Максим Данилович заметил, что из тощего желтого горла мертвеца неприятно торчала стеклянная трубка. Небольшими щипцами с резиновыми насадками Макаренко прихватил эту трубку за конец и коротким движением выдернул.

— Глаза закрыть можно? — спросил Максим Данилович.

— Закройте!

Судя по скребущему звуку, скульптор-мясник сдирал скальпелем с мертвых щек щетину. Желая голосом перекрыть этот гадкий шорох, Максим Данилович спросил:

— Его вместо меня похоронят?

— Помолчите, я должен сосредоточиться! — зло сказал скульптор. — Я скажу, когда можно будет говорить!

«Может, не надо было мне бумажку подписывать? Может, зря я все это? Ведь так и не спросил снимки. Может, ничего у меня нет. Просто дурят они меня с опухолью. Хотят использовать для своих целей и дурят. Им нужен для чего-то опытный водитель, понятно, но не слишком ли большие затраты? Нельзя, что ли, проще? Что-то здесь другое, а что вот, понять бы? Обратного пути у меня нет. Потерплю пока. Там посмотрим, что за работа будет. А то, что меня официально похоронят, это неплохо даже, как ведь в молодости мечтал на собственных похоронах погулять. Все плачут, а мне смешно. Дурак, конечно, был, молодой, но все равно любопытно».

Шея в неподвижности затекла, и, не имея возможности подвигать головой, он открыл глаза. Скульптор, оказывается, уже закончил свою работу. Лицо мертвеца на столе изменилось совершенно. Губы стали ярче, щеки выдувались туго вверх, уложенные и покрашенные волосы влажно блестели. Мясник теперь занимался кистями рук, он смазывал чем-то пальцы мертвеца по одному и потом прилепливал что-то. Максим Данилович обратил внимание, что скульптор боится каждого своего прикосновения.

— Снимите крестик, — попросил он. Не глядя, протянул руку.

Максим Данилович снял крестик и положил его на резиновую перчатку.

— Теперь кольцо!

«Надо было мне все это возвращать, — подумал он. — Или доктор просто не понял, что без кольца меня жена не опознает? Нет, все этот доктор знает, психолог. Цветы, коньяк, бифштекс. Все он правильно рассчитал. Куда я денусь? А этот чего-то сильно боится. — Наблюдая за тем, как мясник надевает на безымянный палец трупа его обручальное кольцо, Максим Данилович утвердился в своей догадке. — Работает, будто заразы боится. Будто живая чума перед ним в пробирке. А ведь по виду бывалая сволочь. Интересно, чего же он может так бояться? Что в этом мертвеце такого неприятного, что у художника аж сопли от страха потекли?»