— Она жива… — отозвалась Валентина. — Пока жива.

— Что я должен сделать?

— Где письмо?

— Значит, вы не нашли его? Я не знаю. Но мы можем договориться. В обмен на жизнь Зои, я скажу тебе, где сейчас контейнер.

— Хочешь компромисс? — спросила Валентина. — Да!

Зашуршала какая-то бумага, и Дмитриев ощутил, что ему в пальцы вкладывают авторучку.

— Ты распишешься в этом документе, и я тебе ее отдам!

— Она здесь, в клинике?

— Здесь! Прочти, Макар, и распишись.

Нажатием рычага Валентина подняла изголовье кровати. Строки расплывались перед глазами, и прочесть документ Макар Иванович не смог.

— Я не вижу! — сказал он. — Что это такое?

— Небольшое обязательство. Подписав это, ты просто оказываешься со всеми нами в одной упряжке.

Спустя несколько дней, передавая Паше пакет с документами, Дмитриев вложил туда и составленную по памяти копию подписанного им обязательства, но теперь, когда ему вернули одежду и вывели из палаты, он забыл о том, что подмахнул. Ничего больше не осталось в нем, кроме желания увидеть Зою.

— Почему вверх? — спросил он, когда Валентина надавила кнопку лифта.

— Потому что она находиться в реанимации. Идеальное место для того, чтобы спрятать человека. Ты вообще как, в состоянии на это смотреть? — спросила она с сомнением. — Вообще-то не всякий выдержит.

— Что с ней?

— Я же сказала: пока еще жива.

Красная полоса, пересекающая кафельный чисто вымытый пол, оказалась барьером. Стеклянная дверь, и за нею не воздух будто, а теплая вода. Полумрак, пощелкивание множества реле, мигающих лампочек, бесшумные белые тени врачей и санитаров. Палаты распахнуты, никаких перегородок. На кроватях совершенно голые неподвижные люди. Каждое тело опутано проводами, пластиковыми и стеклянными трубками.

Дмитриев замер. Перед ним было четыре кровати, обнаженные тела, но так же как он не мог выделить из других гробов гроб с телом Макса, он теперь не мог понять, где здесь Зоя. Некоторое время он не мог даже понять, кто из этих людей мужчины, а кто женщины. Синюшный цвет кожи, ввалившиеся лица. В паутине проводов и трубок ни женской груди, ни мужских половых органов не разглядеть.

— Где она?