6

Никакого верхнего света. Даже люстры на потолке не было. Подчеркивали интим маленькие коричневые бра. Они множились в выпуклых светлых полировках — на изогнутых медных стержнях круглые матерчатые абажурчики, золотая бахрома по краю. В комнате, куда он вошел, было душновато, Максим непроизвольно расстегнул ворот. Немного надавив пальцами, ослабил узел галстука. Пахло чем-то сугубо женским. Глухие светлые занавеси на окнах. Пышный палас, крадущий шорох шагов.

— Выпить хотите?

Прошуршав длинной шелковой юбкой, она первой вошла в комнату и присела в кресло, разметала по круглой мягкой спинке светлые волосы, скрестила ноги. Максим ощутил неловкость. Часы на туалетном столике показывали ровно восемь.

— Коньяк есть у вас?

— Вполне! Какой предпочитаете?

Розовые острые ногти постукивали по подлокотнику кресла. Складки на платье шевелились, дышали. Одна нога в золотистой высокой туфельке покачивалась над полом, другая туфелька тонула в длинном ворсе паласа.

— Не знаю даже, хотелось бы, чтоб оборотов было побольше!

— Бар там! — Тонкий длинный палец указал направление. — Пейте, что хотите, а мне немного сухого.

— Красного или белого?

— Красного.

Бар оказался забит бутылками. Склонившись, Максим Данилович увидел в зеркальце бара собственное отражение. В лицо пахнуло ледяным воздухом.

— Одна живешь?

— Вам это нужно знать?

— Необязательно.

— С сестрой.

Он поставил на столик бокалы, открыл бутылку. Он взял только одну бутылку. Красное сухое «Алазанская долина».

— Решили отказаться от оборотов?

— Любимое вино Сталина! — объяснил Максим Данилович, наполняя бокалы. — Сто лет его не пробовал.

«Что же я делаю? — спрашивал у себя он, разглядывая округлые мягкие плечи проститутки, разглядывая ее ухоженные руки, пытаясь поймать в отрепетированном движении что-то живое, и, вдруг обнаруживая это живое, отводил глаза. — Неужели я смогу надеть на эти плечики своего грязного соболя, неужели мне на все наплевать?!»