— А, Илья, заходи, коль не шутишь, — Карякин сидел за столом, подперев рукой голову, и воспаленными глазами смотрел на приближающегося молодого человека.

Илья сразу понял, что происходит. Очень редко Денис Матвеевич позволял себе сильно напиваться, после чего долго болел. Наверное, в эти выходные был именно такой случай.

— Понимаю, что не в лучшей форме, — как бы оправдываясь, проговорил заведующий. — Опять сдали нервы, сорвался, — он как мальчишка заерзал на стуле. — Теперь вот расхлебываю — голова трещит так, что готов выкинуть ее в окно.

— Нет, Денис Матвеевич, голова лучше пусть остается на месте, она нам еще пригодится. Лучше давайте выпьем крепкого чаю, пока до восьми еще есть полчаса, — только Илья позволял себе легкую фамильярность в отношении с заведующим, поскольку считал того своим другом.

За чаем Карякин рассказал, что накануне звонил сыну поздравить с Днем рождения и, как всегда, натолкнулся на глухую стену неприязни. Его семнадцатилетний отпрыск винил отца в том, что они с матерью расстались. Отказывался с ним встречаться. Все пять лет, что прошли со времени развода, они с сыном только изредка разговаривали по телефону, и почти каждый раз после этого Карякин жестоко напивался. Что тут можно сказать? Ничего. Нет слов, которые могли бы смягчить душевную травму старшего наставника. Со своей стороны Илья мог только выслушать. Иногда и возможность высказаться приносит облегчение. Сам он редко прибегал к такому способу — свои невзгоды предпочитал держать при себе, не хотел перекладывать проблемы на чужие плечи.

С момента, как Илья покинул дом Александры, и до конца рабочего дня он пытался выкинуть из головы воспоминания о растрепанной, сонной и доверчивой красавице, которая в мгновение ока превратилась в ледяную статую. Ничего не получалось. Даже во время операции ее образ всплывал перед мысленным взором. Он вспоминал свои ощущения, когда она потянулась к нему губами. Как ему тогда хотелось забыть обо всем, разрешить себе плыть по течению, не задумываясь о последствиях!

Под вечер настроение Ильи окончательно испортилось. Досталось медсестре — Любочке, которая в последнее время просто одолевала его своим кокетством. Илье не нравились ее постоянные заигрывания, ужимочки, хихиканье по углам больницы с подружками. Он часто наталкивался на ее лукавый взгляд. Иногда она просила его о каком-либо мелком одолжении, чтобы похвастаться перед другими медсестрами. Илья старался относиться к ее заигрываниям с юмором, проявлять снисходительность. Но не сегодня. Сегодня он сорвался первый раз. Когда почти вся смена собралась в ординаторской попить чаю, Любочке взбрело в голову попросить Илью помассировать ей плечи. Она не единственная, кто обращался к нему с подобной просьбой. По этой части у него был настоящий талант. Интуитивно он знал, где самые натруженные мышцы, и умелым массажем помогал снять напряжение. Но на Любочкину просьбу отреагировал неожиданно резко:

— Ты сегодня уже, наверное, десятый раз пьешь чай, не пора ли заняться прямыми обязанностями? На стене висит график перерывов, постарайся в дальнейшем его придерживаться.

В кабинете повисла звенящая тишина. Все, вытаращив глаза, смотрели на обычно сдержанного и уравновешенного врача. Круглые глаза Любочки наполнились хрустальными слезами, губы задрожали. Не дожидаясь, когда начнется истерика, Илья вылетел из кабинета, громко хлопнув дверью.

Остаток дежурства он корил себя за резкость, но извиняться не собирался. Решил, пусть ей это будет уроком, может, перестанет тогда приставать к нему. А в конце рабочего дня Илья понял, что совершил ошибку: Любочка стала настоящим героем — ходила бледная с покрасневшими от слез глазами, все ее утешали, а на Илью косились с осуждением.

Он так и читал в их глазах: «Вот ты, значит, какой? Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся».

Окончательно добило Илью то, что отъезжая от больницы, он машинально направился к дому Александры. В последний момент решил не менять маршрут, а проехать мимо злополучного дома, тем более что крюк не большой. Первое, что он увидел, подъезжая ко двору, это как Александра в обнимку со своим Левой выплывает из подъезда, грациозно припадая на правую ногу, садится на переднее сидение массивной Тойоты и скрывается за тонированными стеклами.