Я распахнул вторую дверь, в святая святых – логово отца. Кабинет, естественно, тоже был угловой; от вида на широкий, осененный рядами деревьев бульвар – Парк-авеню – буквально захватывало дух. Ангелы плакали бы, увидев такую красоту, а мой отец распорядился поставить на стекла черные экраны, которые позволяли видеть контуры зданий напротив, но не пропускали солнечный свет. Отец жил в сумерках. В молодости он немало поездил с археологическими экспедициями, которые вели раскопки там, где солнце светит триста шестьдесят дней в году. За эту страсть он расплатился двумя рецидивами рака кожи, после чего решил уйти в тень.

Кабинет был сногсшибательный, какой и подобает человеку, который, унаследовав когда-то сеть мотелей, разбросанных по разным штатам Америки, превратил ее со временем в глобальную сеть отелей класса люкс. У дальней стены, напротив входа, стоял стол из черного дерева, массивный, точно банковский сейф, с затейливой резьбой из львиных голов, лап и цветочных гирлянд. Стул рядом с ним тоже был весь в резьбе, только лакированной и позолоченной так искусно, что поддерживавшие подлокотники крылатые богини казались живыми – вот-вот взмахнут крыльями и полетят. Но все это казалось новоделом по сравнению с терракотовыми овнами, которые стерегли шкаф у окна: тем было по меньшей мере тридцать пять веков от роду, и по ним просто плакали музеи.

– Ты уже год ко мне глаз не кажешь, – заворчал отец, увидев меня. – В кои-то веки заехал и сразу к Джульетте… Чем она заслужила такую милость?

– Тем, что сделала меня несчастным, – не стал скрывать я. – Мне надо было поговорить с ней о Кэролайн.

– Вот уж с кем я не стал бы говорить о Каро. Джульетта играла с бедняжкой, как скорпион с котенком.

– Она рассказала Кэролайн о Мирей, – тихо сказал я.

Я ожидал, что отец впадет в ярость. У него были строгие правила насчет семейных секретов, и Джульетта как раз нарушила одно из них. Но он как-то обмяк, поставил локти на стол и на миг спрятал лицо в ладони.

– А я все думал, кто это: она или Урсула…

– Ты знал? – переспросил я, делая к нему шаг. – Но почему не рассказал мне?

– Прости меня, сын. Я надеялся, что у вас с Кэролайн все наладится. Не хотел вмешиваться… – Он вздохнул. – Кэролайн спрашивала меня о твоей первой жене. Она была расстроена, я спросил ее, откуда она узнала, но Каро не ответила.

– А что ты ей сказал?

– Что это была ошибка молодости, а не законный брак. Я думал, она из-за этого расстроилась. Но я ошибся. Она спросила меня, как умерла та девушка.

И тут мне показалось, будто меня бросили в котел с кислотой: я весь горел, внутри и снаружи.

– Ты ей рассказал?

– Я сказал, что виной всему были наркотики, что ты был под кайфом, когда все это случилось. Но без деталей. – И он опустил голову еще ниже, так резко, как будто мышцы его шеи внезапно подали заявление об увольнении. – Не надо меня ненавидеть. Мне пришлось представить ей свою версию правды, иначе она от меня не отстала бы.

– И что это за версия?

– Я рассказал ей, что студентом в Берлине ты прошел через ужасное время. Про наркотики она уже знала. И про то, что ты тогда резал себя, думаю, тоже. – Он поглядел на меня так, словно ожидал подтверждения, и я кивнул. – Я сказал ей, что ты связался с дурной женщиной и пошел вразнос. И что однажды вечером вы с ней играли… гм, в одну игру… и она умерла.

Нечего и удивляться, что Кэролайн потребовала развода. Мало того что она обнаружила в моем прошлом мертвую женщину, так еще и оказалось, что та умерла от каких-то моих с ней сексуальных забав.

– Я не знаю, как умерла Мирей, – сказал я.

– Кроваво, – ответил отец. – Джульетта вас тогда сфотографировала.