Формально его радикализм никуда не делся – в 2000-м Летов еще носил гитару на патронташе, толкал коммунопатриотические речи и оставался привычным жупелом для центровых медиа (если не считать демарша, который устроил «МК-Бульвар», неожиданно поставивший в октябре 1999 года Летова на обложку с выносом «Людей не жалко». Она в тот год еще висела в редакции «Афиши» на стене в качестве молчаливого укора руководству – учитесь искусству кавера). Концерты по-прежнему отменялись со ссылками на былой политический обскурантизм: так, в разные месяцы нулевых был отменен концерт в Нижнем Новгороде; в Минске еврейская община резко воспротивилась выступлению, заподозрив автора песни «Общество ,,Память“» в антисемитизме, – концерт тогда отстояли, но перенесли на день; в Ригу же Летову и вовсе запретили въезд на 99 лет вперед.

Новых альбомов и песен не было – их заменяли упорные небеспочвенные слухи о нарастающей алкоголизации лидера. Колесов вспоминает: «У Егора, несмотря на все тогдашние пьянки до мясного состояния, была невероятная сила воли. В любом состоянии он всегда выходил играть, хотя мог бы просто сказать: идите нафиг, ломает сейчас песни петь. Ничего страшного бы не случилось. Но он реально как свой долг это воспринимал. И он в итоге взял себя в руки и выкарабкался. Я не думаю, что Игорь Федорович сильно менялся в течение жизни, уж князем Мышкиным, как его кто-то назвал, он точно никогда не был. Конечно, он мог генерировать разный образ, но суть его всегда была одна: слом, выход за рамки и пределы, что-то предреволюционное. Когда мы только познакомились, в 1989 году в Горьком, он меня поразил тем, каким неожиданными могли быть его решения и суждения. Меня абсолютно завораживало то, как иные вещи в принципе могли прийти ему в голову».

17 декабря 2000 года Летов сыграл акустику в клубе «Проект ОГИ». Формально ничего сверхъестественного – маленький подвальный клуб, не самое сногсшибательное выступление, программа старых песен. Однако это был мощный и непредвиденный символический жест, своего рода «Русский прорыв» наоборот. «Проект ОГИ» тогда был главным местом силы всей литературно-художественной интеллигенции либеральных по умолчанию умонастроений. Сам факт появления там Летова с его застоявшимся красно-коричневым реноме представлялся чем-то вроде визита дьяволенка Валентина Компостерова (Баширов) на академическую дачу в незабвенном к/ф «Дом под звездным небом». Тем более что Митя Борисов с компанией, открывшие этот клуб в самом конце 1999-го, всегда отличались повышенной щепетильностью в подобных вопросах. Я это запомнил с тех пор, как поработал охранником на праздновании Дня взятия Бастилии в бассейне «Чайка» летом 1996 года. Мероприятие курировал Борисов, поэтому часть охраны составляли филологи из его родного РГГУ, а другую часть привел я с филфака МГУ. В какой-то момент на вечеринку заявился Лимонов. Фракция охраны РГГУ вознамерилась его выставить, чему, естественно, воспротивились университетские филологи, традиционно отличавшиеся более широким политическим кругозором. Пока обе наши силовые башни пререкались о модусах рукопожатности, вождь НБП отужинал и отбыл, причем кто-то из его свиты прихватил с собой ящик охраняемого нами французского вина.

Арт-директор «Проекта ОГИ» Михаил Рябчиков вспоминает концерт так: «У нас был опыт работы с „Гражданской обороной“. В 1997 году мы делали концерт в „Крыльях Советов“ на „Белорусской", где я активно помогал охране и все ужасы панк-мероприятия видел воочию. Поэтому мы загодя договорились с ближайшим отделением милиции, поставили уазик в нашем дворе. Кроме того, мы всячески постарались, чтобы информация о концерте осталась в рамках ОГИ и ни в коем случае не просочилась в фанатские сообщества. В итоге получился, кажется, самый тихий и камерный концерт за всю карьеру Егора Летова. Егор был абсолютно трезвый, очень серьезный, может быть, место как-то на него влияло, все же книжный магазин. Потом они еще у нас играли три раза с Сергеем. По деньгам мы работали от входа, и это как-то всех устраивало».

Следующей вехой на пути к социализации должен был стать сольник (вместе с Сергеем Летовым) в столичном музыкальном пабе «Шестнадцать тонн» осенью 2001 года. Туда даже собиралась приехать съемочная бригада ОРТ, но в последний момент что-то у них не срослось. В тот период все концерты обычно стартовали с песни «Мертвые». Этот не стал исключением, и Егор сделал примерно восемь безуспешных попыток начать ее исполнение, прежде чем присутствующие поняли, что он мертвецки пьян. Несмотря на то что в «Тоннах» не была сыграна целиком ни одна песня, концерт, в общем, состоялся: зал, оценив ситуацию, охотно спел за него, сам Егор устало, но честно отсидел на сцене около сорока минут, отвечал на вопросы («А где Манагер?» – «Какой Манагер?») и объявил о грядущем выходе советского кавер-альбома «Звездопада», точнее невыходе, поскольку, как он тогда выразился, «права у некоторых людей».

«Сколько он выпил?» – спросил я во время исполнения а капелла песни «Туман» у Колесова. У организовавшего этот концерт Жеки к тому времени уже съехала с лица столь характерная улыбка, делавшая его похожим на артиста Юрия Катина-Ярцева, и он хмуро поправил: «Надо спрашивать не сколько он выпил, а сколько дней он пьет. Началось в Николаеве».

Я посчитал: в «Тоннах» Летов играл 29 ноября. Концерт в Николаеве был 24-го.

Сергей Попков рассказывает: «Этимология пьяных концертов не так уж проста. Зачастую он их устраивал вполне сознательно, а не то чтобы его прямо несло. Ему это бывало нужно для определенных целей. Например, в Ровно было так. Организаторы поселили нас в гостиницу, потом везут куда-то в район хрущевок, с загадочным видом. Заходим в подъезд, поднимаемся в какую-то квартиру, и я с порога чувствую характерный запах оливье и запеченной курицы. Заходим в комнату, а там такой длинный стол, как на свадьбе, ломится от снеди, сидит куча народу – и вот приехал свадебный генерал, встречаем. Ну, Егор в этом смысле человек мягкий и понимающий, так что мы как-то очень аккуратно, чтоб никого не обидеть, оттуда свалили. А сами орги как раз родом из Ровно. Тогда они нас везут в какой-то шинок, типа у панночки – там внутри натуральная панночка с иссиня-черными волосами, горилка рекой и прочий такой фолк. Егор все это время держится, не употребляет, чего не сказать об организаторах. После этого, когда все уже окончательно бухие, нас ночью везут в женский монастырь, прибегает настоятельница в ужасе, а орги ей говорят: да ладно, это у нас тут гости из Москвы. Егор все это время, пока народ колобродил, терпеливо ждет.

Под утро в день концерта нас увозят в гостиницу, где он делает из всего происходящего какие-то необходимые ему выводы, садится в номере и в одиночку уделывается просто в хлам».

Вопреки озвученным в «Шестнадцати тоннах» опасениям Егора, «Звездопад» в следующем году был издан в фирме «Хор», а сам он после того случая завязал со столь раскрепощенными концертами.

Для более точного описания эффекта, который произвел тогда этот альбом на публику, мне придется воспользоваться жаргоном следующей эпохи: «Звездопад» именно что зашел. В 2002 году на этой волне группа сыграла больше сорока концертов и даже единственный раз в истории выступила на корпоративе – у «Евросети» по приглашению известного прогрессиста Чичваркина, о чем, впрочем, Егор вспоминать не любил. После серии выступлений в библиофильском «Проекте ОГИ» пошли концерты на менее притязательной питейно-продовольственной точке под названием «Майор Пронин». Тогда же вышел довольно дурацкий, но все же очерченный трибьют «Обороне» с участием Чижа, «Ленинграда» и «Ляписа Трубецкого».

Сергей Удальцов вспоминает: «В 2003 году Шевчук крайне позитивно где-то обмолвился о Летове, и я, воодушевившись, поехал в ДК Горбунова в надежде договориться о концерте. Приехал, начал приводить какие-то доводы, ссылался опять же на Шевчука, и в итоге Александр Ларин покойный сказал, типа, черт с вами, делайте, только просьба не перебарщивать с политической агитацией. Я не ожидал, честно говоря.

Конечно, в романтике кинотеатров с выбитыми стеклами, сломанными креслами и омоновцами была своя прелесть, но Горбушка предлагала качественно новый уровень – и по звуку, и по всему. Это был лучший концерт из тех, что мне довелось сделать. Зал был под завязку, несмотря на цены: даже VIP-ложи с билетами по две тысячи рублей, что казалось мне запредельной цифрой, потому что раньше мы делали билеты по сто-двести рублей. Егор с музыкантами останавливались уже не у меня в квартире, а в гостинице, но при этом они как были, так и оставались очень скромными людьми и не обуржуазились ни в коей мере. Да и отели тоже не отличались особой буржуазностью – однажды, например, я поселил их в гостинице при обществе слепых».

Модельер Денис Симачев начал использовать песни ГО в своих показах, но главное – под «Звездопад» стали до утра пить-плясать разные красавицы-актрисы и прочие доселе не замеченные в симпатиях к «Обороне» категории населения. Впрочем, у начавшейся легализации ГО были причины и помимо каверов на «Луч солнца золотого» и «На дальней станции сойду».

Во-первых, Летов, несмотря на годы изоляции, все еще обладал огромным запасом творческой прочности: 1990-е только закончились и никто не успел забыть ни «Дурачка», ни «Сто лет одиночества». Даже если бы он просто прогонял раз за разом программу из старых хитов, но в чуть более подходящих помещениях, нежели кинотеатр «Авангард», это все равно прошло бы на ура, учитывая, что многие из тех, кто слушал ГО с детства, ни разу не видели группу живьем. В этом смысле выступления в «Проекте ОГИ» сыграли значительную роль: возникла возможность послушать «Русское поле экспериментов» в самом центре Москвы, с графином водки и без радикального месива на входе и битого стекла – чем многие стали активно пользоваться (помню, на второй концерт пришел Михаил Леонтьев, тогда еще не в расцвете одиозности).

Во-вторых, пошла новая волна попустительства по отношению к советско-имперской повестке – особенно после того как рафинированное издательство Ad Marginem неожиданно напечатало роман Александра Проханова «Господин Гексоген» (летом 2002 года он получит премию «Нацбест»). Александр Иванов, основатель Ad Marginem, вспоминает: «Эпоха либеральных иллюзий сменялась эпохой более трезвой и ориентированной на внутренний ресурс, и наше участие в этой истории, конечно, Проханова резко легитимировало. Стилистический протест 1993 года вдруг стал возвращаться, и оказалось, что поражение было мнимым».

Надо сказать, что «протест 1993-го» стал возвращаться во многом благодаря скакнувшему качеству жизни – вдобавок подросло поколение, которое застало Советский Союз преимущественно в пересказах, а сидя в кафе «ПирОГИ» за тяжелым стаканом «Хугардена», чего б не порассуждать о большом сталинском стиле? В 1993-м революции симпатизировали с голоду, десять лет спустя – скорее от сытости.

В-третьих, своеобразным шагом по «окультуриванию» ГО стал неожиданный альянс Егора со старшим братом-духовиком Сергеем. Титулованный джазмен-авангардист, фактически Бутман от андеграунда в составе «Гражданской обороны» выглядел несколько по-цирковому, но его высоколобые сигналы до поры до времени неплохо сочетались с гаражной психоделикой Егора. Строго говоря, это не было таким уж прецедентом: саксофон звучит, например, в психоделической группе World Column 1968 года, Егор ее, скорее всего, слышал.

Наконец, в-четвертых, воспитанные на ГО перестроечные подростки (они же студенты начала 1990-х) выросли и начали делать какие-никакие дела – и возвращать соответствующие долги. Разумеется, преувеличением будет сказать, что вся Москва в начале нулевых изнывала «Дайте нам больше Летова». Но ей в этом немного помогли. Так случилось, что журнал «Афиша», где я служил по музыкальной части, к тому времени стал абсолютным и беспардонным законодателем культурных привычек. В 2003 году его возглавил Юрий Сапрыкин (предыдущий главред И.В. Осколков-Ценципер отличался, скажем так, сдержанным отношением к нашему герою) и немедленно назначил меня своим замом, а поскольку оба мы (справедливости ради, единственные в редакции) питали слабость к наследию Е. Летова, то «Афиша» на несколько лет превратилась в главный окологлянцевый рупор пресловутого егороцентризма. Как писали в журнале Billboard: «Инициатор „второго пришествия“ ГО – известный музыкальный критик Максим Семеляк, работавший в то время обозревателем „Афиши“ и посвятивший „Звездопаду“ целый разворот. Тогда слова „Гражданская оборона" на обложке еще казались очередным „афишевским“ чудачеством».

Целый разворот. Всего за шесть лет до смерти Летова это воспринималось как значительное достижение и одновременно чудачество.