– Да. Это…
– Вас?
– Безоткатки, Хаунд, не заговаривай мне зубы. Договорились по двум твоим пунктам, так докажи, что есть, чему верить.
– Гут. Знаешь бункер Птаха?
– Да.
– Там сейчас Эдди, отправься туда сам, он тебя знает. Скажи, что трубы со склада Птаха, десять штук, – это наш вклад в общую победу в войне.
– То есть, если все выгорит, они так и так к тебе вернутся?
– Йа.
– Хитрая ты сволочь, Хаунд.
– Даже хуже.
– Хорошо. Ладно, удачи тебе… или успеха.
– Данке.
Савва дал своим отмашку, отходя в сторону и погрозив пальцем Кулибину. Калека, пожав плечами, дал гудок. Явно не удержавшись и решив похвастаться.
Великан, шелестя всеми восемью огромными покрышками, важно покатил вперед, в первый раз за хренову тучу лет выбираясь из-за стен, сдерживающих его. И, будь он проклят, доннер-веттер, Хаунду искренне казалось, что машина рада. По-настоящему рада: чинно и сурово высунула свою внушительную тупую морду наружу, фыркнула выхлопными трубами и, удивительно плавно для долго стоявшей громадины, выкатилась под мост. Потом, выйдя прямо на красные кирпичные дома Победы, повернула налево и покатилась в сторону Советской.
– Не забудь притормозить перед Победой, йа, – буркнул Хаунд, – у меня там дело.
– Океюшки, шкипер… – фыркнул Кулибин. – Господи, как же здорово ощутить себя человеком, а? Я всем своим чахлым организмом ощущаю силу земли-матушки. Горы могу свернуть…
– Ну-ка, дыхни… – мрачно буркнул Хаунд.
Город у реки (Memoriam)
Иногда дядюшке Тойво становилось скучно. Такое случалось редко, откуда взять время на такую дурь?
Когда в жизни появилась Мария, Тойво, как и любой правильный финн, а финны, так-то, все правильные из-за воспитания, немедленно взялся организовывать быт и семейную жизнь. Тогда он ушел с Алабинской, где вроде начинал устраиваться. Тогда еще ничего с ним не случилось, но люди, жившие на платформе, все их переживания, болезни, суета и постоянное, несмолкающее бормотание, выводили рыжего здоровяка из себя… иногда до серьезных драк.