Миён вздохнула, вспомнив хальмони Джихуна. Не только она скорбела.
– Я не знаю как. – Она вся дрожала. – Она была для меня всем.
– Может быть, не стоит жить лишь ради кого-то одного. Может быть… – Джихун замолк, как-то странно изменившись в лице. – Может быть, не стоит полагаться в своем счастье и горе лишь на одного человека.
– Ты чего, Джихун? – нахмурилась Миён.
– Ничего. Просто подумал, что надо кое-кого навестить, – пояснил юноша. – Но это потом. А сейчас давай я сделаю суп.
– Суп – это хорошо, – улыбнулась Миён.
Джихун дрожащей рукой постучал в блестящую металлическую дверь. Он сжал пальцы в кулак, чтобы унять дрожь. В целом ему уже стало лучше, хотя иногда и накрывало слабостью. Доктора уверяли, что это последствия столь тяжелой болезни и что все скоро пройдет, хотя так до конца и не выяснили, чем же Джихун болел. И, скорее всего, расскажи он им правду, это ничем бы не помогло. Так что для врачей Джихун остался загадкой.
Дверь перед ним открылась, и показалось удивленное лицо его матери.
– Джихун-а, – с опаской произнесла она. – Что ты тут делаешь?
– Хотел кое-что сказать. – Он смолк. На пути к матери он много раз обдумывал свою речь, но сейчас вдруг растерялся. Поэтому просто выпалил: – Я понимаю.
– Что?
Голос матери дрожал от невысказанных чувств.
Почему-то Джихуна это успокоило.
– Я понимаю, почему ты ушла.
Женщина рассеянно посмотрела себе за спину и, придя к какому-то нелегкому выбору, предложила:
– Зайдешь? Я сделаю чай.
Это серьезный шаг, подумал Джихун. И он не готов был его совершать. Ему потребовалось немало храбрости, чтобы заговорить с матерью, но проводить с ней время он пока не мог.
– У меня мало времени. Просто должен тебе сказать кое-что.
– Хорошо. – Женщина сложила руки на груди, вся во внимании.
– Я понимаю, почему ты ушла. Ты сделала это ради меня. Я слишком долго отталкивал людей, оправдывая себя тем, как ты со мной поступила. Мне было проще обвинить тебя во всех своих проблемах. Но я знаю, в одном ты точно была права: жизнь с хальмони была для меня наилучшим вариантом.