Он начал подниматься по лестнице, и ноги задрожали.
– Знаешь, по чему я больше всего скучала? – прошептала Миён ему на ухо.
– По чему? – Ее дыхание щекотало ему шею, и он старался не поддаваться желанию.
– По дружбе.
– А?
– Ты мой лучший друг. – Миён положила щеку ему на плечо. – Я скучаю по своему лучшему другу.
– Я тоже по тебе скучаю, – ответил Джихун.
Но девушка уже заснула.
Миён задавалась вопросом, может ли мозг самовольно высвободиться из черепа – по крайней мере, даже в объятиях дремы ей казалось, что это произойдет с минуты на минуту. Где-то в глубине головы пульсировала боль, и глаза отказывались открываться. А когда девушка все-таки сумела поднять веки, то тут же со стоном зажмурилась.
– Алкоголик проснулся? – раздался из дверей в спальню голос Джихуна. – Ого, да ты ужасно выглядишь! – Судя по тону, он был чрезвычайно доволен этим фактом.
Миён еле-еле заставила себя распахнуть правый глаз. В окна светило солнце, и она поморщилась при виде резкого света.
– Ты о шторах когда-нибудь слышал? – Ее голос звучал так, будто по гравию проехались пемзой.
– Слышал. Но не я выпил две бутылки соджу.
– А их всего две было? – пробормотала Миён, закрыв глаза и натянув на голову одеяло. – Мне казалось, не меньше сотни.
– Просто ты худая. Смирись. – Джихун безжалостно сдернул с девушки одеяло, и она захныкала.
– Вставай, я сделал пугогук[107].
«Слишком уж он радостный», – подумала Миён.
Она наконец почувствовала насыщенный запах супа и, не открывая глаз, села.
Следом за юношей она вышла из гостиной. Прошлой ночью Миён не разглядывала комнату, но сейчас заметила, что здесь все по-прежнему: низенький продавленный диванчик, так и умоляющий на него сесть, маленький уголок кухни – хотя, наверное, раньше грязных тарелок тут поменьше было. Книжные полки со множеством фотографий в рамках. А над дверью все так же висели ярко-желтые флажки – пуджоки.
Миён села за низенький столик – потрепанный и повидавший немало обедов. На нем стояло две миски с супом из минтая. Девушка подставила лицо под исходящий от них пар.