— Мам, Сергея сюда не нужно, – пробормотала я, и набрала то же сообщение и Сергею – чтобы не приезжал.

— А что с тобой случилось? Представляешь, меня впускать не хотели к тебе, хотя паспорт я показала. Только когда медсестра заглянула, и спросила, хочешь ли ты видеть маму, тогда мне и разрешили войти. Что за сервис такой? – возмутилась мама.

Карандаш она в покое оставила, и потянулась ко мне уже с расческой. Это я ей позволила, все равно не отстанет. Да и расчесаться мне нужно, кудри спутались, и я и правда по ощущениям не женщина сейчас, а растрепанная бабища.

— Хороший сервис, – вздохнула, вспомнив вопрос сквозь сон, нужна ли мне мама.

Значит, меня спросили, и я сама маму разрешила впустить. Интересно, что было в капельнице, чем же меня обкололи таким убойным? Хотя… хотя, маме я рада все же. Пусть она и привычно невыносима.

— А Лиза где? У Юльки твоей непутевой? – недовольно поинтересовалась мама. — Ох, сколько раз я говорила тебе, чтобы не общалась с этой простигосподи. Еще и внучку мою к ней посылаешь. Научит плохому, вот увидишь!

— Прекрати!

— Сама решу, прекращать мне, или нет, – она дернула меня за волосы так, что слезы выступили на глазах. — Насмотрится Лиза на твою подружку, и вырастет такой же, помяни мое слово.

Ох, мама неисправима. А все потому, что Юля во времена учебы познакомилась с парнем, который маме не понравился. Татуированный, в пирсинге, со шрамированными бровями. Неформал. И теперь моя подруга для мамы «простигосподи». Вот встретила бы Юля прилизанного паренька в костюмчике – мама бы одобрила.

С детства бьюсь с мамой за то, что по внешности нельзя судить. В восьмом классе мне было запрещено общаться с новенькой одноклассницей, поселившейся по соседству. Только потому, что та носила откровенные вещи. В обтяжку, с декольте. Девочку Яной звали, и эти вещи ее саму смущали, но Яне приходилось донашивать вещи своей сестры. Денег на новое не было. До сих пор забыть не могу, как мы с Яной вместе со школы возвращались, заболтались у дома, мама вышла и чуть ли не за волосы меня утащила. Кричала на всю улицу, что со всяким сбродом она мне общаться запрещает.

Стыдно было… да до сих пор стыдно. Перед Яной я в школе извинилась, и она простила, но дружбы не случилось между нами.

— Сергея я попрошу не впускать.

— Ну и дура, – высказалась мама.

— У меня мужчина есть. Хороший мужчина. Любит меня, и я его люблю. Помнишь, мы с ним за Лизой заезжали к тебе?

— Знаю я про твоего мужчину, Сережа рассказал. И про того обалдуя я догадалась, что все не так просто, – проворчала она. — Несерьезный. Вылитый… этот, как его, хипстер.

— Началось, – закатила я глаза. — Мам, ты даже не знакома с Никитой, но снова судить взялась.

— Поиграется, и бросит. Дочка, я старше, и жизнь лучше знаю, – мама заговорила мягко. — Слушай, пока я жива. Думаешь, я тебе зла желаю? Ты же кровиночка моя, хоть и бестолковая получилась. Парнишка этот больно смазливый, несерьезный, сразу видно. На машину я его посмотрела, выглянула, когда вы уезжали – из богатеев он. Да и Сережа рассказал мне многое, он умеет информацию искать. Ухажер твой – тот еще ходок, поматросит, и бросит. А Сергей… он не идеал, но нагулялся уже, вернуть тебя искренне хочет. Примешь его обратно и не прогадаешь. У Лизы отец будет, у тебя муж. А с этим своим Кириллом…

— Его Никита зовут, – поправила я.

— Да без разницы, как там его величают, – отмахнулась мама. — С ним ничего путного не выйдет. В итоге и без него останешься, и Сережа найдет себе другую. Не такая уж ты у меня и незабываемая королева красоты, чтобы за тобой всю жизнь бегать. В итоге одна останешься.

— Синица в руке, да? – усмехнулась я. — Мам, а знаешь, я тоже иногда так думаю. Что бросит, что наиграется. У меня эти мысли будто на подкорку вшиты, рефреном идут в голове. Кто я, и кто он? Разные мы, но даже если Никита, как ты сказала? Поматросит и бросит, да?