И протягиваю инвалиду руку. Помедлил он, но свою в ответ подал. Договорились, будет у нас на рынке наблюдатель.

— Давай споем, что ли, — предлагаю, чего так-то сидеть….

Птицы не летали там, где мы шагали, где с этапом проходили мы, где мы замерзали и недоедали от Москвы до самой Колымы. Много или мало, но душа устала от разводов нудных по утрам, от работы трудной до седьмого пота, и от тяжких дум по вечерам. Песни заводили, но глаза грустили, и украдкой плакала струна, выпьем за дошедших, все перетерпевших эту чарку водочки до дна…

Весь рынок до рыданий довели, не только девицы-красавицы в рев ударились, мы с гармонистом и из моих пехотинцев слезу выдавили. Да наплевать, вот она — моя минута славы.

И спели мы и «Темную ночь», и «Жди меня», и «Танкиста».

Остался я без личного состава, растащили моих морячков девушки по постелям да парадным подъездам. Гармонисту слова записал, а в это время снаряды стали в районе Дворцовой площади рваться. Пришли к фельдмаршалу гаубицы. Кончилась наша спокойная жизнь, начинаются фронтовые будни, когда смерть всегда рядом, и ты перемещаешься короткими перебежками, всегда приглядывая возможное укрытие на своем пути. Допрыгались, педерасты хреновы. Стратеги.

В штабе меня приятно удивил чистый пол и парадный, как с картинки, солдатик.

— Докладываю…, происшествий не было…. К вам посетитель, товарищ капитан НКВД. Ожидает в вашей приемной.

Поразил. Особенно наличием у меня приемной. Ладно, пойдем разбираться.

На дверях заместителя начальника табличку поменяли. Первый заместитель председателя особого трибунала т. Синицын. Вот как. Даже сам слегка испугался. Где это хомячки такую табличку взяли? А у самовара сидит мой знакомый доктор. Чай пьет с сухарями и конфетами. Два хомячка рядом, компанию составляют.

— Да наш капитан с морской пехотой Шлиссельбург у немцев отбил! — хвастаются они.

Доктор головой кивает, хороший у вас капитан. Клизму поставим — будет как новенький. Не доверяю я докторам. Не знаю почему, никогда с ними не сталкивался, только на медкомиссиях.

— Здравствуйте, — захожу к себе, а мне можно стакан чая получить?

Стакан-то мне дали обычный, только подстаканник золотой и ложечка тоже. Все работы Фаберже, был такой ювелир, имел мастерскую в этом городе.

— У меня есть пациент, — начинает доктор. — Из партийного руководства. Под Ораниенбаумом еще наши войска, и там остались не вывезенные запасы продовольствия. Завтра в городе опять снижают норму выдачи продуктов. Люди начнут умирать от голода через две недели. А мои больные к концу этой…

И замолчал. И хомячки на меня с такой верой и надеждой смотрят, что понял я — не увернуться.

— Моряки у нас до вечера в увольнительной, — говорю, — но с картами мы можем и без них поработать. Где, что, дороги для вывоза. Что-то могло сгореть, как городские склады, война идет. Больших надежд не питайте, но вариант интересный. Повоевали на Ладоге, пора и на Балтике отметиться, так, бойцы?

— Так точно! — чеканят мои строевые хомячки.

Завел себе живой уголок, театр дрессировщика Дурова.

Наметили к вывозу элеватор, мясокомбинат, два колбасных цеха и овощную базу. Надо было достать десяток грузовиков без отдачи, людей на погрузку-выгрузку, и выпросить у флота хоть завалящий катерок с зенитным пулеметом для отпугивания самолетов. И за роту морской пехоты рассчитаться. Доктора оставил, и в Адмиралтейство пошел. А по нему продолжали стрелять…