— Значит, так. В часть я вас не верну, младший лейтенант с начальником особого отдела вас в трибунал отправят. Останетесь здесь, будете здание управления погранвойск охранять. Документы все оформлю. Все!
Отвел их нашим старичкам, пусть у них будут вместо домашних животных, хомячков, типа. Не убивать же мне их? Это, конечно, проще, но принципиально неправильно.
Морской пехоте остатки маузеров раздал, всем не хватило, так они честно жребий бросили, кому что достанется. Выдал всем временные удостоверения и отправил в город, на патрулирование прилегающих районов. Люблю, когда люди работают. Дистрофики из второго эшелона еще раз поели, и спать залегли. Точно — хомячки.
А мне в засаду к штабу фронта. Буксир уже должен в Обводной канал входить, скоро Снегирев побежит жизнь за Родину отдавать. Хлебнул чайку, и пошел ему препятствия чинить.
Засел я в общей приемной, записался на прием к дежурному по службе тыла фронта — узнать, где наш изюм и перец с первого сентября и по текущее число? Нам его не выдавали, это точно. Сижу, жду, разговоры слушаю, на народ смотрю.
Обсуждали в полголоса сдачу Стрельны. Не устояла восьмая армия. Черт, если у них так же с питанием дело обстоит, так это не удивительно. Какой солдат из голодного человека? Он ходит с трудом. Почему в город продукты не завозят? Куда деваются те, что привозят? А? Пятьдесят транспортных самолетов в авиаотряде снабжения, где грузы?
Шарахнулся от меня народ казенный. Опять я вслух высказался. В одну дверь заместитель дежурного с нарядом охраны входит, в другую Снегирев влетает, за ним следом порученец, не хочет майора НКВД к Гоше пускать. У того дел много.
— Каких? — завожусь я уже всерьез. — Целая советская армия отступает от одной немецкой дивизии. От первой пехотной, если кому интересно.
Беру порученца нежно за локоток.
— Есть резервы? — спрашиваю. — Только не врать, Жуков из-за тебя с нашим наркомом ссориться не будет, отдаст нам, а мы тебя расстреляем. Говори!
Не было у них ничего. Вчера вывели на переформирование 48 стрелковую дивизию подполковника Романцева. У него осталось 1700 человек при трех пулеметах и двух орудиях. Это уже полк напоминает, да и людям нужен отдых. Их просто не поднять с места — такое бывает.
А ополченцы на реке Тосно контратаковали, рвались вперед. Бывало, конечно, и хуже, но редко. Зато мы со Снегиревым из штаба ушли относительно спокойно и живые.
Чую я беду всеми своими чуткими местами. Не знаю — какую, но быть ей.
Двадцать второго сентября немцы взяли Петергоф, а местные гопники — «Торгсин» по улице Грибоедова. Управление по Ленинграду попросило у нас помощи, у них людей забирали в части нового формирования и в структуры «Смерша». Смерть шпионам. Еще одна контора по наведению страха и ужаса на собственную армию. Хомячков я отправил в камерах порядок наводить, и вообще — шуршать по хозяйству по мере их слабых сил. А мы со Снегиревым повели морскую пехоту на Сенной рынок. И недалеко, и эффектно. Весь город будет в курсе, что власть не спит.
Продукты можно было купить только за золото или патроны. За семь патронов к «Нагану» давали двести грамм сахара. Проститутки шли с клиентом за две хлебных пайки. Одноногий инвалид сидит на углу с гармошкой, наблюдая за суетой. Ладно, пока парни девок лапают, можно и мне изобразить активность.
— Здравствуйте, уважаемый, — говорю. — Капитан НКВД Синицын. Выложите, пожалуйста, все из карманов.
Разложил он свой нехитрый скарб на газетке, ничего интересного, кисет, огниво и нож выкидной, точная копия моего, только ручка иначе набрана. Достаю из кармана второй нож, кладу рядом.
— Махнем не глядя, — предлагаю старую фронтовую забаву, когда шутки ради одинаковыми вещами меняются.
Судьбу и смерть запутывают…
— Если услышишь что-нибудь о налете на «Торгсин» — скажи мне, за богом молитва, а за НКВД служба не пропадет, — говорю. — А если кто к тебе будет приставать, смело к черту посылай, на меня ссылайся.