Лэ Марии Французской являются первым образцом нового жанра куртуазной литературы. Небольшие лиро-эпические рассказы о необычайных приключениях заимствовали из кельтских преданий (отсюда и название жанра – lais bretons). В жанре лэ работали многие поэты XII–XIII веков, например Жан Ренар. Тем не менее Мария Французская до сих пор считается непревзойденным мастером этого жанра[95].
Лэ Марии Французской являются рассказами о любви и приключениях рыцарей и дам. Глубина и естественность чувств значат для нее намного больше, чем условность куртуазной формы их выражения, поэтому ее произведения отличаются большой искренностью.
Как и многие другие куртуазные жанры, лэ Марии Французской были написаны для исполнения на публике. Рифмованные восьмисложные куплеты содержат отступления в разговорном стиле, как это было принято на сцене.
Кроме того, Мария изучала кельтские легенды и старалась переписать их современным для себя языком. Специалисты по средневековой поэзии считают «Жимолость» Марии Французской первой версией Тристана и Изольды:
Мне лэ понравилось одно —Зовется «Жимолость» оно.Правдиво расскажу я всем,Как создано оно и кем.Его я слышала не раз,Нашла записанный рассказ,Как сладостный постиг недугТристрама и Изольду вдруг,Как скорбь наполнила их дниИ вместе смерть нашли они…[96]Закончим стихами
Прекрасная героическая и поэтическая эпоха рыцарей и прекрасных дам, время возвышенной любви и войн за Гроб Господень – об этом можно говорить бесконечно. Тем не менее всему приходит конец, и наша книга не исключение. Закончить ее мне бы хотелось стихами.
Всерьез я занялась рыцарской темой, когда писала исторический роман о трубадуре Пейре Видале «Рыцарь Грааля». Разумеется, меня сразу же очаровали истории прекрасных рыцарей любви, о некоторых из них я написала в этом романе. Но вот прошло сколько-то времени, и истории их жизни и творчества возникли передо мной снова. Персонажи были хорошо знакомы и словно просили, чтобы я напомнила о них миру. Так появилась поэма «Лангедокская вечерня», ну а потом произошла третья встреча – когда издательство предложило мне написать эту книгу.
Говорят, три – волшебное число. Не знаю, так ли это, но я уверена, что Пейре Видаль, Гийом де Кабестань, Бертран де Борн, Джауфре Рюдель еще не раз пленят воображение писателей и художников, музыкантов и историков. Их жизнь заново возродится на страницах книг, на живописных полотнах и в текстах песен, дабы снова влюбляться и влюблять, творить, делать ошибки и совершать подвиги.
Ваша Юлия Андреева
Лангедокская вечерня
Поэма1Вновь солнца нет, холодный ветерлетит навстречу, мыслью-плетьюмне бьет в лицо, грозит отречьсяи не беречь меня.Навечно забыть наш уговор.Так речью своей разит бесчеловечной.Из непогоды в дом, в тепло,под мягкий пледсбежать, укрыться,в клубок свернуться и свернутьсвой путь уютной запятой,покоем тихим насладиться.Забыть, но не забудут сны.Так в сновиденье прорастаяте, кто покоя лишены,и дрожью тетивы слышны,когда с нее стрела слетает.Стрела. Вот верный их вердикт.Не убедит, так победит.Темнеет мир, и входят тени,без стука, как к себе домой.Час сочинений и сомнений,час совпадения со мной.Из пустоты восходит пламя,а ночь тяжелыми крыламипокрыла землю, лишь блеститокруглый блин – александрит.С печальной, траурною песнейГуго де Пейн включил созвездья,и я увидела, словабез тени фальши и обмана,на блюде пела голова,ей вторил хор теней, немалотам было принцев, королей,и мелкой швали всех мастей.2Расселись в круг, и первым самымподнялся Джауфре Рюдель,кого сияющий апрелькогда-то провожал в дорогу.Откуда не вернулся он,лишь волны принесли поклон,да ветер окончанье песнипропел созвездьям в поднебесье.Не будем забегать вперед,а то никто нас не поймет.– Я был рабом молвы о даме,не ведая ее лица, слагал я песни, доверяяморям, шумевшим между нами.Я знал, что верным до конца останусь ей.Мне Бог открыл, что лишь узрю я лик графини,как тотчас волны, но другие,меня сокроют от людей.Мгновенье счастье – плата смерть.Не медлил я, и в путь собралсяна встречу с призрачной мечтой,и той другой, потом, с косой.– Он заболел в пути. И ясама пошла ему на встречу. —На плечи рыцарю легла рука,и словно солнце сновазалила комнату любовь.Молчали все, внимая чуду.И новой встречи волшебствоих поглотило. Голос с блюдадопел нам начатый рассказ.– Больной и слабый принц лежалв гостинице, друзья потупясьсидели за столом, она,не видя никого, взошланаверх, как шла б сквозь стены,решись они сей путь пресечь.Принц ожил. Взгляд. Узнал мгновенно.И тут же умер на руках любимой,чтобы быть в векахее певцом и паладином.Сказав последнее прости,она пожертвовала миром.Во все века монастыри,как чаши полные любви,скрывали любящих, любимых.Покуда жизнь – свеча в ночи,горела до восхода солнца, иль той звезды…3– Ну, вот, опять печаль и свет,как будто нет иного в мире! —Пейре Видаль, красавчик Пейревскочил, и струны зазвенели,в веселый пляс пустился мир.– Из грязи в князи, в короли!Моя судьба – шальные сны,и гениальные идеи.Походный трон, и тут же ложе.Поэт любви, не будет онвниманьем дамским обделен.Но говорить о том не гоже.Ни боже мой, одной строфой,одним мечтанием, быть может.Я победил, живу в веках,в стихах, легендах и мечтах.Ни мне роптать, ни мне страдать.Сиять, играть, писать, летать!– Ты прав, о висельник, не будем, —смеется голова на блюде, —бахвальством этим мир смущать.Ты, верно, шалопай, шутник.Но раз тебя подвел язык.За злую сплетню, помню он,был усечен. Что же до славы на века,так точно, помнит шутникаи лангедокская волчица —за нею вздумал волочиться!И раз был герб красотки тойукрашен хищной головой,так ты, одевшись в волчью шкуру,повадился в ночи гулятьи в полнолунье страшным воемнарод и знать его смущать.Дивлюсь, что псы тебе тогдане усекли еще и срама!Могли б, конечно, ведь стыдав них так же, впрочем, не бывало.Зато с тех пор звенит молва,что дух лесной, найдя раба,в него всего себя вселяет.И бродит полною луной,и бредит полною луной —вот дар твой – страшный, но живой.Иди, налей себе вина, —Смеется с блюда голова.Но было видно, Бафометему вовек не застил свет.4– Да не прогневаю собор,коли спою теперь пред вами,среди певцов, позвольте дамесамой историю начать, —раздался голос Соремонды.– Входи, прекрасная сестра, —Бертран де Борн ей подал руку,учтиво, как велел закон.Поклон. И легкою походкойкрасавица взошла на трон,что вырос прямо из земли.Вот удивительное дело.Гийом де Кабестань, умелоБертрана устранив, у ногее божественных прилег.– Жила я в замке Руссильонсреди холодных стен,мой муж меня как пес стерег,дать воли не хотел.Ах, сердце бедное мое,гори теперь, гори,и говори лишь о любви,о ней лишь говори.Был муж мой груб,Гийом же мил,любил меня, стихи творил.От сердца к сердцу песни нить,не говорить об этоммне все равно что и не жить.Она вздохнула и кольцо,сняв с пальца и надев на ленту,при всех повесила на грудьлюбимому. Мол, не забудь.На век соединен наш путь,пусть знают все об этом.Лишь тайный брак в былые днивенчать союз сей мог,хранила вечность жизни свет,и песенка зарок.Но в эту ночь нет больше тьмы,мы на любовь обречены.Из глубины веков слышныслова и песни, мы должныопять подняться к свету.– Продолжу начатую песню,ведь им самим двойная боль, —сказал Бертран. – Взойди, воскресниистория любви живой.Раймон из замка Руссильонв лесу Гийома подстерег,убил и сердце из груди,помилуй Бог, помилуй Бог,он вырвал теплое еще,и кровь текла на сапоги.Пажу трофей сей отдает,и отказаться не моги.Расспросами не докучать, —велит поджарить и молчать,Чтоб не повадно было впредьлюбовью сердцу возгореть.Над трупом смех его звучал,над замком смех его летал.На черных крыльях Сатанасвои приказы отдавал.Отсек он голову певцу,а тело скинул в ров.И страшный ужин через часбыл полностью готов.С улыбкой щедрой наш Раймонпоставил сердце пред женой,и после трапезы спросил:– А знаешь ли, что съела ты?Ведь сей предмет пленял умыи души ваши брал в полон.Ему, ему минне законсулил венец, любовь и трон.– Загадку вашу разгадатья не могу, – смутилась дама. —Но было яство нежным самым,вкуснейшим блюдом на столе.– Так знай, неверная жена,сто ведьм в твоей родне!Гийом де Кабестань убит,как пес лежит во рве.Вот голова его, смотри.А сердце съела ты.Да, сердце полное любви,добра и красоты!От ужаса лишилась чувств,но лишь придя в себя,она сказала:– Сердца вкус не позабуду я.Вы дали мне такое блюдо.Вовек теперь я есть не буду. —И бросилась с балкона вниз.Печален сей рассказ,Прованс всей боли не вместил,и к королю спешат гонцы,летят, что было сил.Раймон повержен, осужден.Но после каждый годк могиле дамы и певца,как к храму, шел народ.5Эпохи – рыхлые тела,смола сосновая.Листает океан себя,и вдруг по-новому.На берегу возник янтарь —алхимия.Но назови теперь меняпо имени.В смоле веков,не в янтареплененная.Крещеная душа моя,крещеная.В ней только свет,и он вовек не меркнет.О, неужели, нас и Он отвергнет?В нас столько света и любви,мы остальное пережгли,мы пережили и затемкостры в ночи даруем всем.Чтобы могли держаться светадо солнца или той звезды…Мы не ушли, мы рядом с вами,стихами сердце вознеслии в души проросли цветами.Так не избегнешь ты любви,что дремлет от начала мирав твоей крови.Что из тебя лавиной хлынет,что все сметет, и все отринет.И не позволит позабыть,порвать связующую нить.И клятвы наши роковые. —Промолвил Джауфре Рюдель. —– Но, да простит меня собранье,венчанье ждем мы, то не тайна,но до сих пор не всех гостейпредставили на этом вече.А вечность прячет наши встречи.И новый шанс – в раскладе звезд,что Бог зажег и черт нанес.– Жиро де Борнель,помолись за всех нас —так молвил де Пейн,до земли поклонясь. —Ведь знают Гасконь,Лангедок и Прованс,как ты помогал их церквям,и не раз.Ты ладно слагал,точно латы ковал.Точеный твой слог,как хороший кинжал.Умел ты дружитьи грешить не успел.Удел твой спокойный —крестьянский надел.Ты не был женат,но запомнят века —Жиро де Борнель —это мастер стиха.– Так будь же сейчаспосаженным отцом,нам другом и братом,так стань нам гонцом.Заступником к Богу,Посредником в ад,горят где костры,точно алый закат.Так вымоли, выкупидуши друзей.Пусть наши слова, как заветный елей,мы смерть побороли,и вечность в загоне,кобылка лихая,несет, не стихаетчечетка копыт.Не забыт, не забыт.6Гийом де ла Тур Перегорский жонглерподнялся из тьмы, точно ей был рожден.– Я видел звезду, и познал боль утрат.И ад я прошел на земле, как солдат.Любил, был любим и мечтал в один деньпред Богом предстать с ней.Но страшная тень похитила счастье.Заснула, мертва? – Не знал я.И стужа носила слова пустых заклинаний,бессвязный поток.Жесток был мой жребий,никчемных поверий отверг я советы,но друг мне помог,нашел верный способпред сном каждый вечерМолитву Христову читать сотню раз.А Бог каждый вечер,небесные свечи по небу расставив,ходил мимо ставень.Ни разу ко мне не зашел.Болели глаза, весь псалтырь и молитвычитал я, теряя заветную нить,и плавали блики, и тени великихсо мною пытались о чуде молить.Но не было чуда, впустую все, даромя душу растратил и сердце извел.Год в муках прошел,лютня грохнулась на пол,и смерть мне явила божий престол.Рыдали прекрасные дамы,и мгла молила принять, что она забрала.Но Гуго де Пейн лишь руками развел, —престол лишь для тех, кто был свыше рожден.Страдание – скульптор великий, певцарезцом создавал для благого венца.Но дама его… – на полслове умолк.– Я в толк не возьму, – Пейре вышел вперед,ни Бог вас, ни черт ни за что не поймет.В раю ждут его, но нет места женепо мне, это подло и лживо вдвойне.И если на небо ей доступа нет,так я уступлю, есть же внутренний свет,поэт и во тьме не утратит огня.Пусть будут вдвоем и запомнят меня.– Была история одна, достойная пера,я изложу ее сейчас, не будем ждать утра. —Борнель с Видалем рядом встал. —Раз трубадур прогневал дамуи изгнан был с двора любви,так стал он жалким, грустным самым,забросил радости свои.Тогда друзья пошли проситьпростить, вернуть расположеньепоэту. Редкое везенье,кому дано без слез любить.Сказала дама: – Я прощу,коль, преклонив свои колени,сто трубадуров и их дампадут теперь к моим ногам.Я возвращу расположеньеи впредь позволю наглецуслагать любовные кансоны,любить и вечно прославлять,мой кроткий нрав, как благодать.– А я подумал, может, намтеперь пасть к Господа ногам,и умолить простить хоть иходних.7Кем свиты мои свитки,свитки мертвого моряс ветром не спорят,летят.Кем спеты спискиимен героев,свечой на ветру горят.Кем вскрыты вы,темные реки тайны?И рыбой об ледбьется, мечется грешникпред полыньей предвечной.Но час пробьет.Когда уйдете вы, останусь с кем, коголюбить, кого признать?И трудно делать вид,не видят что глаза и жизнь не бьется.Когда уйдете вы,мне память разбирать, как дедовский сундук,авось чего найдется.Мне образы жемчужины на нитьнанизывать.И мне писать портреты,и может быть, дано будет родитьпотомка Синклеров. Не говоря об этом.Ах, лучше бы меня с собой онизабрали, в бесконечной круговертия вечный странник, мне дано судьбойидти вперед, плащом касаясь смерти.И снова начинать почти с азов,и снова клясться вечною любовью,и снова находить у изголовьякансоны, от которых стынет кровь.Когда вперед, как стрелы с тетивы,слетите вы, а я одна останусь.Пейре Видаль мне подал руку.– Смотри, опять Его звездабредет сквозь мрак ночи по небу. —Он показал на огонек. —– Но не пугайся, тамплиеры,хранители и тех дорог,звезду уставшую проводят.По небу кони часто ходят,пасутся среди облаков,а после вниз на переков.Как рад тебя узнать,уста не в силах выразить,разить могу я словом,но тебя принять мне должнои простить.Прости, что не прошу любви.И не позволю позабытьчудесной ночи волшебство,и посветить, и посвятить.Открыться, тайной поманить,и бросить снова, и уйти.Пути пересеклись – прости.Лечу уже. И ты лети.Я в зеркале нашел тебя.Я – это ты, ты – это я.Одно лицо, душа одна.Я там, ты здесь.Но колдовства в том нет.И понимаю я —то Божий промысел один,Он господин. А мы летим!Творим судьбу, пронзая мир,который тир, а стрелы – мы.Мы – иглы швей – стежок, стишок,рисунок – весь реки поток.Ток притяженья наших тел,ток водный, камень захотелотшлифовать, пробить, разъять.Я был везде, и всем я был,творил, лепил, слагал, шутил.И дух святой живет во мне,как во броне.Я отовсюду и всегда.Я тот, чья шалая звезданесется по небу горя,сметая вора и царя.Зазря ли я всегда сверкал,желанье каждый загадал,Душою в небе уловивзвезды шальной моей мотив.Я трубадур, и я пою,и песню слушают мою.А если чем не угодил,то Бог давно меня простил.Я сын его, я друг его,я все, всегда и ничего.Ничто. Но рог мой возвестит.Пусть все звенит, вопит, свистит.Поэзия восславит мир,и будет он всегда храниммечом и лирой на века.И в том тебе моя рука.Молитвой, песенкой знакомойк престолу воспарим,искомый грааль сияет в небесах,и наши жизни на весах безгрешны,значит невесомы.8Звенят часы, ключами Петрбренчит, разбуженный, свечуон зажигает на ходу.– Пришли, так что ж, давно вас жду. —И быстро имена заноситв архив Эдемский.Да проститсямне современный лексикон.Ведь всем и вся наперекорс небес стекает амальгама.Века глядятся в зеркала,и отражаются невернодва непохожих близнеца —Двенадцатый и двадцать первый.Два века и одна судьба.Вновь снег в окно.Холодный ветер ломает сучьяи в тепло мечтает влезть, не повезло.Дом атакован, осажденеще чуть-чуть – и стекла вон.Еще чуть-чуть – и сердце вон.Еще немного. Помогите!Потухли свечи, тени в пляс,летают, дымкою клубясь.Но нет средь них влюбленных пар.Нет Пейре и Борнель пропал.И как в аду бесовский сбор,и хор мегер, и крик и стонсо всех сторон, со всех земельнесло вампиров, упырей.Но тут рассвета первый луч,как меч, прорвался между туч.Вздохнула. Комната моявновь прежняя.Я снова я.Постель, картины, зеркалахранят еще печати зла.Но тают те, как будто сны.Иные просто сожжены.Вот книги, лампа, стул и стол.Компьютер мой. Должно быть, соня видела в недобрый час.Зажгла ночник, но свет погас.Смотрю, а посреди столауж не компьютер – голова.До слез хохочет Бафомет,И погружается в рассветвесь добрый мир,да будет онпрощен.Приложение
Августин Иппонийский Аврелий, или Августин Блаженный Аврелий (13 ноября 354 года, Тагаст, Нумидия, Северная Африка – 28 августа 430 года, Гиппон, близ Карфагена, Северная Африка) – христианский богослов и философ, влиятельнейший проповедник, епископ Гиппонский (с 395 года), один из отцов христианской церкви.
Аквитанская Алиенора (ок. 1124 – 1 апреля 1204, Фонтевро) – герцогиня Аквитании и Гаскони, графиня Пуатье с 1137 года, королева Франции в 1137–1152 годах, королева Англии в 1154–1189 годах, одна из богатейших и наиболее влиятельных женщин Европы Высокого Средневековья, дочь герцога Аквитании Гильома X и Аэноры де Шательро. Алиенора была супругой двух королей – сначала короля Франции Людовика VII, а затем короля Англии Генриха II Плантагенета, матерью двух английских королей – Ричарда I Львиное Сердце и Иоанна Безземельного. Женщина удивительной красоты, характера и нравов, выделяющих ее не только в ряду женщин-правителей своего времени, но и всей истории.
Алигьери Данте (полное имя Дуранте дельи Алигьери, последняя декада мая 1265 – в ночь с 13 на 14 сентября 1321) – итальянский поэт, мыслитель, богослов, один из основоположников литературного итальянского языка, политический деятель. Создатель «Комедии» (позднее получившей эпитет «Божественной», введенный Боккаччо), в которой был дан синтез позднесредневековой культуры.
Альфонс I Иордан (1103 – 16 августа 1148) – граф Тулузы, маркиз Прованса и герцог Нарбонны (1112–1148), сын Раймунда IV Тулузского и его третьей жены Эльвиры Кастильской.
Альфонсо II Целомудренный (1–25 марта 1157 – 25 апреля 1196) – король Арагона с 1162 года; граф Барселоны, Жероны, Осоны, Бесалу и Сердани с 1162 года и Прованса и Жеводана в 1167–1171 годах под именем Альфонсо I. Сын Рамона Беренгера IV, графа Барселоны, и Петронилы, королевы Арагона. Альфонсо был первым, кто стал одновременно королем Арагонским и графом Барселоны. Также в 1167 году он стал графом Прованса, отобрав это графство у своей племянницы Дульсы II, а в 1173 году уступил его своему брату Рамону Беренгеру.
Андраш II Крестоносец, Андраш Иерусалимский (ок. 1175 – 26 октября 1235) – король Венгрии из династии Арпадов с 7 мая 1205 года по 21 сентября 1235 года. Полный титул: Божьей милостью король Венгрии, Далмации, Хорватии, Рима, Галиции и Лодомерии. Младший сын Белы III. После смерти отца возглавил заговор против своего брата, короля Имре, который дал ему в управление Хорватию и Далмацию. После смерти Имре и его малолетнего сына, Ласло III, Андраш взошел на престол, предоставил королевские домены своим сторонникам, принял участие в Пятом крестовом походе, но не смог достичь каких-либо значимых успехов. Был вынужден подписать Золотую буллу 1222 года, подтверждавшую привилегии дворян Венгерского королевства, а позднее – подобный документ с гарантиями привилегий духовенства.
Анжуйский Рене (1409–1480), второй сын Людовика II Анжуйского и Прованского и Иоланды Арагонской, родился в Анжере. Носил титул граф де Гиз с 1417 по 1425 годы. В 1419 кардинал Луи де Бар усыновил Рене и сделал его наследником герцогства Бар. В октябре 1420 года Рене женился на Изабелле, десятилетней наследнице Лотарингии, дочери Карла II Лотарингского и Маргариты Баварской. Благодаря этому браку Рене унаследовал герцогства Бар (1430) и Лотарингию (1431).
(ок. 1200–1225), дочь де , , и его первой жены из (Джебайл). Фридрих II и прабабка Марии были четвероюродными кузенами.
Антиохийский Фридрих (Федерико, Фридерик, ок. 1221–) – граф ди , и . Занимал должность в и в 1244 году, в в 1246 году. .