22

Она сидела на скамейке перед убогим вокзальчиком. Первые огни уже вспыхнули в ранних сумерках, только сильнее высвечивая голую невзрачность сиротского вокзального фасада. Мимо шумной толпой к поезду на Марсель проталкивались загорелые курортники.

Потом на скамейку уселся американец и затянул нудный монолог об «этой Европе», где ни приличного стейка не съешь, ни даже гамбургера. И даже венские сосиски у них в Висконсине гораздо вкуснее.

Лилиан продолжала сидеть, не думая ни о чем, ощущая лишь опустошенность и не зная толком, что это – скорбь, усталость или смирение.

Увидев собаку, она ее не узнала. Петляя по вокзальной площади, то и дело принюхиваясь, пес подбежал к одной женщине, к другой, а потом вдруг замер и стремглав кинулся прямо к ней. Американец испуганно вскочил.

– Она бешеная! Бешеная! – заорал он. – Полиция! Пристрелите!

Овчарка, не обращая на него внимания, бросилась на Лилиан и чуть не опрокинула ее вместе со скамейкой, пес лизал ей руки, норовил лизнуть в лицо, скулил, подвывал и так громко лаял, что вокруг сразу начали собираться зеваки.

– Вольф! – проговорила она, не веря себе. – Вольф! Ты-то откуда взялся?

Но пес уже отскочил и метнулся обратно, прямо в толпу – прохожие испуганно расступались. Добежав до мужчины, который быстрым шагом направлялся в ее сторону, Вольф снова бросился к ней.

Она встала.

– Борис! – только и вымолвила она.

– Все-таки мы тебя нашли, – радовался Волков. – Портье в гостинице мне сказал, что ты уже на вокзале. Еще бы чуть-чуть, и опоздали. Кто знает, где пришлось бы потом тебя искать.

– Ты жив! – прошептала Лилиан. – Я тебе звонила. Мне сказали, ты уехал. Я думала…

– Это госпожа Блисс была. Теперь она хозяйка. Госпожа Эшер снова вышла замуж. – Волков придержал собаку за ошейник. – Я из газет узнал, что случилось, потому и приехал. Только не знал, где ты остановилась, иначе сразу бы позвонил.

– Ты жив! – повторила она снова.

– И ты жива, душа моя! Все остальное не важно.