– Вы поручили мне заказать гроб и место на кладбище. Но сестра господина Клерфэ сразу по прибытии тоже заказала гроб, за счет автомобильной фирмы. Теперь получается, что ваш гроб лишний.
– А вернуть его нельзя?
– Агент фирмы в Ницце уверяет, что это эксклюзивный заказ. Он, конечно, в виде особого одолжения может принять товар обратно, но не по той же цене.
Лилиан смотрела на портье в полной растерянности. Перед глазами вдруг встала гротескная картина, как она с пустым гробом едет куда-то в горы, в санаторий, а тем временем сестрица Клерфэ, похитив расчлененные останки брата, в другом гробу везет их на семейное кладбище.
– Я предложил даме воспользоваться вашим гробом, – невозмутимо продолжал портье. – Но она не хочет. С ней вообще очень непросто. Все свои расходы у нас велела записать на счет автомобильной фирмы. А там, помимо проживания, еще и полный пансион, и две бутылкаи Шато Лафит 1929 года вчера на ужин. Между прочим, лучшее наше вино, самое дорогое. Агент похоронного бюро готов принять гроб обратно за полцены.
– Хорошо, – согласилась Лилиан. – И подготовьте мне счет. Сегодня вечером я уезжаю.
– Как вам будет угодно. Но еще одно остается… Место на кладбище. Оно ведь вам теперь без надобности, но я его за вас уже оплатил. И сегодня, боюсь, затруднительно что-либо сделать. Суббота. До понедельника в конторе никого не будет.
– Что, по выходным у вас люди не умирают?
– Умирают. Для них могилы приобретаются в понедельник.
– Тогда внесите эту сумму в мой счет.
– Вы намерены сохранить могилу за собой? – изумился портье.
– Еще не знаю. Но не желаю больше об этом говорить. Внесите в счет все, что вы заплатили. Все, все внесите! Но я не желаю больше об этом слышать! Ни слова! Неужели не понятно?
– Как прикажете, мадам.
Лилиан вернулась к себе в номер. Зазвонил телефон. Она не подошла. Запаковала оставшиеся вещи. В сумочке нашла билет до Цюриха. Посмотрела на дату. Поезд отходит сегодня вечером.
Телефон уже звонил снова. Когда он умолк, ее вдруг охватил панический страх. Какое-то жуткое чувство, будто не только Клерфэ умер, будто вместе с ним умерло все, что она знала в жизни. И Борис тоже, промелькнуло в голове. Кто знает, что с ним, где он? Может, он тоже давно уже умер, а ей даже не сообщили, – либо адреса не знали, либо просто не захотели.
Она уже сняла трубку, но тут же в нерешительности положила. Не может она ему позвонить. Сейчас никак. Он не поймет, решит, будто она потому только звонит, что Клерфэ умер. И ни за что не поверит, что она Клерфэ бросить собиралась. Да она ему об этом и не скажет ни за что.
Так она и сидела в тишине, пока в комнату не стали заползать серые сумерки. Окна были настежь. Шелест пальм на улице напоминал пересуды зловредных соседей. Портье сказал ей, что сестра Клерфэ около полудня уехала; что ж, и ей пора.
Она встала, но все еще медлила. Не может она уехать, так и не узнав, что с Борисом, жив ли он вообще. И вовсе не обязательно звонить ему лично. Довольно будет просто заказать разговор с пансионом, представиться как угодно и попросить его к телефону, а пока его будут звать, она может просто повесить трубку – главное, удостовериться, что он жив.
Она заказала разговор. Ждать пришлось долго, потом наконец ей позвонили. Номер не отвечает. Она попросила повторить вызов, срочно, с уведомлением абонента, и осталась у телефона. Из окна донеслись чьи-то шаги по гравиевой дорожке. Это напомнило ей о Клерфэ, и волна горестной нежности захлестнула душу. Он завещал ей дом, а она даже не знала. Не нужен ей этот дом. Будет и дальше пустовать со всей своей лепниной, постепенно приходя в негодность, – если только сестрица, во всеоружии двуличной морали и односторонней справедливости, его не заграбастает.
Телефонный звонок заставил ее вздрогнуть. В трубке шла нервная перепалка телефонисток по-французски. В тот же миг она позабыла о всех своих задуманных хитростях.