Как-то я собрал для храма полноценную аптечку первой медицинской помощи, так как знал, что на приходе аптечки нет, и принес ее в церковную лавку. Стоим мы, разговариваем с работниками храма, и вдруг я слышу за спиной: «О, владыка!», «Благословите, владыко!» Слова «благословите» и «владыка» были мне абсолютно не понятны. Оборачиваюсь: стоит, весь в черном старенький человек с длинной седой бородой. Но лицо – удивительно моложавое, красивое, спокойное. И глаза улыбаются. Положил мне руку на плечо и спрашивает: «А это что у нас за войско пришло?»

Я растерялся, не знаю, что отвечать. А он продолжает: «Здравствуйте, здравствуйте, молодой человек, как вас величать?» Я отвечаю: Николаем. И тогда он ко мне, – представляете? – обращается: «Ты мой хороший военный Николай! А пойдемте с вами побеседуем». И мы сели на скамеечке возле храма и беседовали часа три. Подходили люди, брали у владыки благословение, я мысленно вникал в это дело, начинал понимать, что значит благословение, зачем и как его берут. О чем мы беседовали? Он расспрашивал меня про мою жизнь, а я отвечал на все его вопросы. Кто я, откуда, сколько служу, где я работаю, спросил о семье, о жене. Потом начал рассказывать о себе, о своей жизни, о войне, о том, как чуть не расстреляли его фашисты, о других испытаниях. Я слушал, раскрыв рот, потому что это было очень интересно. В конце беседы он спросил: «А вы часто ходите в храм?» – «По возможности, – ответил я, – потому что детки еще маленькие, школьники». – «Я бы хотел вас видеть на службе в субботу». Конечно, я пришел. Помазывая меня, владыка неожиданно сказал: «Я вас приглашаю на ужин». После службы мы вместе поужинали, он записал наш домашний номер телефона и наказал, чтобы, приходя в храм, я всегда обязательно заходил к нему.

В третью нашу встречу он рассказал, как умерла его матушка, и почти одновременно – умерла матушка у священника из соседнего прихода. И как они вдвоем поехали к митрополиту, чтобы он благословил, как им быть дальше. Митрополит поговорил с обоими, и посоветовал другому батюшке оставаться на приходе, а отцу Константину принимать монашеский постриг. Так отец Константин принял монашество и вскоре был возведен в сан игумена и назначен наместником Жировичского Свято-Успенского монастыря. Рассказывал владыка о многих сложностях и подводных камнях своей жизни, и я начинал понимать, что в жизни многое не так сладко, как нам кажется со стороны.

Хотя ему было 84 года, он свободно сам передвигался, мы могли пройти вместе по улице Ленина до аптеки, я только его поддерживал при подъемах на бордюры. При этом у владыки был облитерирующий эндартериит нижних конечностей с сильными болями. Ноги были просто черные в страшных язвах. Когда я это увидел, я был в ужасе, бросился советоваться с дерматологами, терапевтами, хирургами, и мы подобрали владыке нужные лекарства, стерильные бинты, мази, при помощи которых нам удалось снять многие симптомы.

Владыка иногда звонил: «Приезжайте», и я приезжал. «Познакомьте меня с женой», – и мы приехали на Пасху. Жена моя до сих пор от него в восторге: «Я такого жизнерадостного и подвижного человека не видела никогда в своей жизни». Примерно через год после нашего знакомства он сказал: «Я буду служить в Никольском храме, приходите туда к исповеди и причастию». Нас исповедовал отец Михаил, мы причастились у Владыки, потом нас пригласили к трапезе.

Когда я попал в больницу, владыка лично приехал меня навестить с букетом роз, после чего отношение ко мне персонала изменилось до неузнаваемости. Все решили, что я какая-то важная шишка, раз сам архиерей меня навещает. Как он меня называл? То «Николай Яковлевич», то «отец Николай», то «Николай», то «Коленька», но «дорогой» у него стояло перед любым обращением. И не только ко мне – ко всем людям.

Никогда я не видел, что бы он на кого-то повысил голос, за исключением одного случая. Пришла женщина, взяла благословение на какую-то поездку, он ее благословил, а она говорит: «Владыка, какой вы добрый, какой вы хороший». Он ей говорит: «Ну хватит, хватит меня хвалить», и похлопал по плечу, а она вдруг опускается перед ним на колени со словами: «Владыка, вы святой человек». Владыка страшно смутился: «Поднимитесь, что вы делаете, зачем это такое, поднимитесь, я вам говорю!». Она поднимается со словами: «Владыка, вы на этой земле безгрешный». И тут он рассердился и повысил голос: «Я не понял вас, почему я безгрешен? Да вы знаете, что я грешнее вас всех во много раз?» Я, присутствовавший при этом разговоре, сидел с трепетом. Женщина испугалась и стала просить прощения. Он ответил: «Не волнуйтесь, идите с Богом». Она ушла. Он сел, вздохнул и сказал: «Вот видишь, дорогой мой, какие люди бывают».

И тут я первый раз в жизни задал ему вопрос: «Владыка, а почему вы так ответили, что вы самый грешный?». Он ответил: «Мой дорогой, ведь все, что люди мне говорят, входит мне в голову, и остается в сердце. И там накапливается, накапливается годами, и сколько уже там накопилось! Все грехи людские, все нехорошие мысли, с которыми приходят ко мне и делятся, они же все во мне остаются». Эти слова – о тяжести креста священника и архиерея – я запомнил на всю жизнь.

С особенной болью владыка относился к разводам. Он говорил: «Наше «снятие церковного благословения» – это пустая дань времени. Кто возьмет у Бога то слово, что ты дал ему пред алтарем? – «Господи, верни мне слово, которое я Тебе дал» – вот что такое наши «развенчания». И хотя современные богословы и находят оправдания разводам, я сам не верю в их законность перед Богом».

«Господи, спаси и сохрани», «Матерь Божия, помоги!» – эти краткие молитвы всегда были на устах у Владыки.