Этот день я прекрасно помню, но об этом – в следующем разделе.
1.2. Война!
Теплое солнечное утро, выходной день. (Тогда воскресений еще не было, были пятидневки и выходной). Около 12-ти вбегает в дом Роза и с криком ВОЙНА! включает на всю громкость радиолу. Выступал сдавленным голосом Молотов.
ТАК НАЧАЛАСЬ ВОЙНА ДЛЯ НАШЕЙ СЕМЬИ!
К середине июля дом опустел. Забрали всех дядьев. Все погибли, кроме Зальки (всех дядьев я звал только по имени), он попал в плен и появился только в 47 году. После освобождения из плена он еще два года искупал свою «вину» на шахтах Донбасса. (Погибли и все братья моего отца, кроме дяди Пети, попавшего в плен и вернувшегося в 47-ом году. (В плену он заболел туберкулезом и после возвращения вскоре умер).
22-го июля, ровно через месяц после начала войны, ночью нас бомбили первый раз! Именно нас, т.к. немцы не смогли прорваться к Москве и сбросили боезапас на западный и юго-западный пригороды. На Москву прорвались только единицы, и сбросили несколько бомб, как писали потом в газете «Правда».
Ночь была безлунная, безоблачная, теплая. Первый раз в жизни я не спал ночью и с восхищением смотрел на происходящее из вырытых взрослыми открытых щелей. Вой падающих бомб, грохот где-то близко расположенных зениток, прожектора, схватившие в перекрестье летящий на Москву бомбардировщик, разрывы снарядов зениток вокруг самолета. А он почему-то не падал! Все это до сих пор стоит у меня перед глазами. И ни какого страха! А наутро мы собирали осколки ‑ продолговатые, тяжелые блестящие, толщиной около одного сантиметра железяки стального цвета с острыми рваными краями. Неизгладимое впечатление!
В конце июля ушел воевать отец. Часть формировалась в Ногинске и через пару недель он с сослуживцами на грузовичке-полуторке приехал. Уже в форме старшего лейтенанта‑воентехника второго ранга с пистолетом на ремне. Отпустили попрощаться с семьей. Ну и, конечно, выпили на радостях. Стол стоял на улице, подходили соседи, приветствовали. Подошла и Еремиха, тоже выпила, и что-то стала ссориться с мамой. И обозвала ее жидовкой. Отец мгновенно среагировал, схватил ее и стал душить. Она вырвалась и побежала к своему дому. Он выхватил из кобуры пистолет и с криком «Убью!» бросился за ней, стреляя вверх. Если бы не перехватили его сослуживцы, последствия были бы ужасные. Все это было на моих глазах, я тоже бежал за ними.
Начались регулярные налеты на Москву. Маме предложили отправить детей во временную эвакуацию от завода, т.к. Красная Армия должна была через пару месяцев разбить немцев наголову, как утверждали взрослые. Но мама отказалась.
Она приняла предложение соседки, тетки Наташи, у которой пустовала хибара в д. Ново-Кельцы под Скопиным (городок в Рязанской обл.), куда мы четверо и поехали, уложив в чемоданы по требованию мамы максимум возможного из носильных вещей. (В дальнейшем нас все эти вещи спасали от голода). Помог нам с переездом Володька Еремин – очень он был влюблен в Розу и не мог оставить ее в трудный час.
Так, бросив хозяйство, дом, и любимую кошку – Мурку (очень я хотел взять ее с собой!) мы в середине августа 1941 г. уехали в Рязанскую глубинку, чтобы не погибнуть под бомбами в Москве. Раза два перед отъездом мы все четверо уезжали на ночь в Москву спасаться от бомбежки и спускались в метро «Кировская» ‑ тогда самое глубокое, и возвращались после отбоя воздушной тревоги утром.
А стариков забрал с собой в Казань мой дядя Борис, где они и ушли из жизни через 11 лет после войны. Авиационный завод, где он работал токарем, туда эвакуировали в конце июля. (В 59г я был в командировке в Казани и побывал у них в гостях).
Тётя Пира, еще летом 40 года, вышла замуж и уехала к мужу в поселок при химскладе в трех километрах от Очакова. Там, очень быстро, в течение года построили несколько кирпичных домов для сотрудников химсклада, в основном, военных, где она и поселилась. Я иногда бывал у нее в гостях. (В девяностых годах я случайно узнал по косвенным признакам, что склад этот был не простой, а склад БОВ – боевых отравляющих веществ, по-видимому, его так быстро и построили за год перед войной).
На этом мое счастливое детство кончилось! Мне было 10 лет и семь месяцев от роду.
А для моего брата Толи началась дорога к смерти!
1.3 ЭВАКУАЦИЯ
Небольшая деревушка, вся в яблоневых садах. Старая хата с соломенной крышей. Пол земляной! Долго в нем мы не задержались и в конце августа переехали в г. Скопин, в 7км от деревни. 1-го сентября я пошел в школу в 4-ый класс, а брат ‑ во второй. Роза и мама куда-то устроились работать ‑ надо было на что-то жить!……А немцы стремительно шли на Восток и к середине октября были на подступах к Москве. Одновременно окружая Москву с юго-востока, от Рязани. И к середине декабря они подошли к Скопину. Как мы оказались в числе последних беженцев, посаженных в теплушку последнего эшелона, проскочившего на Восток из немецких клещей, я не знаю. Впоследствии, я узнал, что на утро следующего дня немцы взяли Скопин. Выбили их только через неделю. А когда формировали эшелон, была ночь, немецкие самолеты волнами пролетали над нами с зажженными АНО (аэронавигационными огнями), я их сам наблюдал! Нас не бомбили!
Везли нас около месяца. По обеим сторонам от двери вагона ‑ двухъярусные нары. В центре вагона – чугунная печка-буржуйка. Огонь в ней постоянно поддерживали дети. Позже, я понял, что это был вагон специально для семей офицеров, воевавших на фронте. По дороге на остановках выдавали продукты сухим пайком и уголь для буржуйки. На каждой станции была кубовая с кипятком. Останавливались очень часто, пропуская эшелоны с техникой и войсками на Запад. Иногда стояли до суток. Однажды, Роза побежала за кипятком, что-то задержалась, а эшелон ушел! Через несколько дней она догнала нас! (Я до сих пор восхищаюсь высокой степенью организации эвакуации населения! Людям из ЦК ВКП,б и правительства, организовавшим в то время этот процесс, надо было бы поставить памятник).
Здесь, в вагоне я впервые влюбился. Ее звали Беатрисса, мама ее звала Бэба. Она была старше на два года и немного выше меня, но очень красивая! Часто по ночам мы с ней поддерживали огонь в буржуйке, сидели рядом, и я был почему-то счастлив. (Наверное, с тех пор мне очень нравятся красивые девушки и женщины и жену я дважды выбирал по этому признаку).
К концу месяца мы поняли, что нас везут к Оренбургу ‑ тогда г. Чкалов. За 200км от Чкалова мама сказала «генук»‑ (с нас хватит), и мы высадились на большой станции, которая называлась Ново-Сергеевка.