— Значит, до железки. — Старик задумался. — Сколько ж это тебе телепать?

— Уже вторые сутки иду. — Макс на всякий случай сократил срок своего похода, чтобы не вызвать каких-либо подозрений.

— А как питание? Когда я служил, солдату горячее было положено ежедневно три раза.

— Спецназ, — повторил Макс ключевое слово. — На выживание — это значит на подножном корме.

— Какой же корм в тайге?

— Жить захочешь — найдешь. Змея, мышь…

— Тьфу ты! Как же можно мышь съесть?

— Жить захочешь — съешь. Важно дать ей остыть, чтобы со шкуры блохи и всякие насекомые поуходили.

— Сынок, а если я тебя покормлю? Это не нарушит ваших правил?

— Ни в коей мере. — Макс поощряюще улыбнулся. — Спецназ. Это значит обязан выжить, а уж как — командиров не касается.

— Я сейчас. — Старик оживился. Полез в вещевой мешок. Достал полкирпича черного хлеба, нарезал кусками. Потом вынул брусок сала, завернутый в белую тряпицу. Предложил: — Забей-ка, сынок, пыжа для начала. Червячка замори. А я пока ушицу сварганю.

— Да вы не беспокойтесь, — со скромностью сказал Макс. А сам, сдерживая дрожь в руках, положил шматок сала на хлеб и впился в него зубами. Подумал почти с нежностью: „Мне бы такого батю“.

Что и говорить, родной батя у Макса был тот еще. Невысокий, жилистый, дерганый. Сам лысый, но лицо всегда выглядело сине-черным от мгновенно выраставшей щетины — брей ее, не брей. Он завербовался в железнодорожную бригаду, ремонтировавшую пути Сибирской магистрали. Потом какие-либо вести об отце в Красноборск приходить перестали, и он исчез.

Главную роль в воспитании Макса сыграла бабушка Пелагея — некогда дородная, но к старости исхудавшая старуха с бельмом на левом глазу. Была она патологически жадной, о чем знали все соседи, и потому никогда не обращались к ней с просьбами, даже если нужно было позычить всего щепотку соли.

Все свое добро, накопленные за долгие годы (бабка никогда не выбрасывала даже старые тряпки), она хранила в большом старинном сундуке, обитом для прочности железными полосами. В проушинах сундука красовался амбарный замок, весом килограмма на три. Обороняя богатство, старуха спала только на своем сундуке.

Максимку бабка любила. Когда он приходил к ней, она доставала из заначки ключ, длинный, с большой фигурной бородкой, и открывала сундук. Потом запускала руку в его таинственную глубину, шарила там и извлекала на свет конфетку — подушечку, липкую, утратившую форму. Совала в ладонь внучку. Конфета всегда пахла нафталином и мышами, как потом понял Макс — типичными запахами бедности.

Получив сладость, Максимчик сразу зажимал ее в кулаке. Этому его научила бабка. Поскольку уроки были наглядными, они крепко запомнились пацану.

Едва Максим забирал гостинец, бабка сразу просила его:

— Дай мне конфетку.

Мальчик доверчиво протягивал к ней раскрытую ладошку, на которой лежала сладость.