— У нас готова команда в отдельную бригаду МВД.

— Туда его и гоните.

— У него записан привод. В МВД таких не берут.

— Да зачеркните вы эту запись. Пусть едет чистым.

— Есть, товарищ полковник.

Майорам тоже хочется жить спокойно и тихо.

Инспектор отдела по делам несовершеннолетних, капитан Марина Васильевна Дьякова, в прошлом педагог-психолог, начала обход микрорайона, в котором жил и учился Максим Чикин. Как в любом замкнутом мирке, здесь все знали всех. О Максе, Максимке, Мак-сюте, как здесь называли Чикина, люди, прожившие в этих местах не один год, могли рассказать многое. Потому особых усилий Дьяковой затрачивать не пришлось. Она подсаживалась к женщинам — к старухам, коротавшим пенсионные дни от одного дня выплаты до другого; к домохозяйкам средних лет, у которых работу отнял крах местной промышленности, и заводила с ними беседы. В первую очередь Дьяковой предстояло установить места, куда в случае появления в Красноборске в поисках убежища направит стопы дезертир. А укрыться в поселке было совсем нетрудно. Отношения местного населения и властей здесь с давних пор существовали особые.

Поблизости от Красноборска в течение полувека располагались три концентрационных лагеря для политзаключенных и уголовников. Как и положено, в официальных документах на изысканном бюрократическом языке эти лагеря именовались лесными исправительно-трудовыми учреждениями, или еще проще — леспромхозами. Кого за время своего существования эти учреждения исправили, не может вспомнить никто, но дров и судеб они наломали немало.

Близость лагерей к поселку сохранилась в памяти старожилов и языке жителей. В Красноборске мало кто говорил по-русски нормально. Даже председатель поселкового совета, принимая по графику трудящихся, мог сказать надоевшему ему посетителю: „Кончай базлать! Встану, начищу хрюкало — и хорэ“. Тетя Матрена, продавщица из сельпо, на ценнике ботинок написала „Коцы новые“. И никто не спросил, что такое „коцы“.

Здесь даже географию рассматривали через колючую проволоку. Отчего, например, появилось на карте название Кемь? Да потому, что еще Петр Первый, подписывая приговор кому-то из своих недругов, начертал „Сослать К.Е.М“. Царь имел в виду, что беднягу надо загнать к едрене матери, но в скорописи сократил слова до трех букв. Те, кому положено исполнять повеления, стали думать: где же эта „КЕМ“? Не вспомнили. И тогда решили назвать один из удаленных от Петербурга карельских поселков „Кемь“, чтобы ссылать туда тех, кому император определил тот же загадочный маршрут.

Что такое Омск? В Красноборске объясняли, что это Отдаленное Место Ссылки Каторжан.

Томск — чуть посложнее: Таежное Отдаленное Место Ссылки Каторжан.

Короче, все объяснимо, все понятно, если найти верную точку зрения и знать, с кем и как говорить. Если для одних нож — это нож, то в Красноборске — перо. Для кого-то брюки, а для красноборского обывателя — шкарята. На все здесь были свои слова, чтобы отличать политического Рабиновича от делового Ивана.

Первым делом Дьякова встретилась с местным участковым старшим лейтенантом Ступиным. Поставила его в известность о происшедшем, спросила, где в Красноборске может укрыться преступник.

— Адресов много, — подумав, сказал участковый, — тут у меня этой шпаны, как тараканов. В каждом бараке — туча. Раньше на них все же управа имелась. А теперь? Так что ежели этот Чика здесь появится, может год кантоваться, и мы не узнаем.

Участковый всем видом утверждал свое нежелание ввязываться в поиск дезертира. Его, должно быть, в тот момент мучила другая забота. Судя по малиновому цвету лица и грустному выражению глаз, старший лейтенант с вечера перебрал, ночь промаялся в муках, а теперь размышлял, где бы чекалдыкнуть стаканчик, чтобы подлечиться от похмелюги. Варить с ним кашу смысла не имелось, ее бы все равно пришлось переваривать заново.

Распрощавшись, Дьякова пошла на поиск сама. У самого входа в опорный пункт милиции встретила старуху. Поздоровалась и спросила:

— Вы не знаете, где живет семья Чикиных?

— Хто? — спросила старуха и машинально поправила седую прядь волос, подоткнув ее под белую косынку. — Чикины? — И вдруг до нее дошло: — Так это ж Крыса, а я сразу и в толк не взяла. Тады вон тот барак. Там и спроси Крысу.

Дьякова прошла к серому одноэтажному дому, который время безжалостно перекосило и скособочило: линия окон тянулась вдоль фасада не по ровной линии, а была волнообразной — один проем выше, второй еще выше, а третий снова оказывался внизу. Ко всему барак изрядно просел, и вход в него располагался в яме, куда вели две ступеньки. Яму отрыли, чтобы можно было открывать и закрывать наружную дверь.