– Во что вы играетесь, когда остаетесь один в этой комнате? Дрочите? Предаетесь фантазмам о трагической судьбе этих ребят? Чувствуете себя всесильным, потому что паренек некоторым образом принадлежит вам?
Бизнесмен быстро затряс головой.
– Вы сошли с ума, – пролепетал он. – Вы просто сошли с ума.
За спиной Габриэля раздался дребезжащий голос:
– Я вызвал полицию. Они уже едут.
В дверях стоял старик. Его рука, цепляющаяся за косяк, дрожала. Габриэль бросил последний убийственный взгляд на Круазиля и снял со стены картину. Никто из них не попытался вмешаться: возмутитель спокойствия их вечеринки выглядел как бешеный бык на арене.
– Скоро и вы пройдете в кассу, – предупредил Габриэль. – И будете платить до конца ваших дней, и вы, и прочие вонючие толстосумы вроде вас.
С картиной под мышкой он быстро оглядел библиотеку: только переплетенные в кожу тома, ни одной книжки Калеба Траскмана. Он прошел через гостиную и исчез так же быстро, как и появился.
Никто за ним не побежал.
Траскман-сын молча стоял у окна, похожего на иллюминатор, и вглядывался в ночь. При каждом проблеске маяка вырисовывались мягкие очертания дюн.
– После смерти отца я попытался разобраться в конструкции этого дома. Хоть ты здесь сто раз все облазай, все равно остается загадкой, как именно он устроен. Между прочим, мне так и не удалось добыть планы здания. Нигде нет и следа чертежей. Я даже хотел связаться с архитектором, но он переехал в Нью-Йорк и не ответил на мои запросы. Мне кажется, он получил особое указание ничего об этом не говорить и сознательно сделал так, чтобы весь комплект документов исчез.
Жан-Люк Траскман вставил легкую тонкую сигарету в мундштук и прикурил ее. Вокруг распространился тонкий запах английского табака.
– Тогда я пригласил своего архитектора и его же обмерщика. Это заняло несколько недель – досконально описать двести метров коридоров и четыреста сорок четыре двери. Здесь, на первом, и единственном этаже, располагаются только гостиная, кухня, туалетные комнаты и этот кабинет, что занимает в целом всего шестьдесят пять квадратных метров. Смехотворное пространство, если посмотреть на размеры дома. Отец убрал все остальные комнаты, которые здесь были изначально, замуровал бо́льшую часть окон, чтобы устроить этот своеобразный лабиринт. И хотя все двери выглядят одинаково, «только» сорок четыре открываются в другие коридоры или в одно из четырех помещений…
Цифры вызывали головокружение и подтверждали то представление, которое сложилось у Поля о Траскмане. Существо психопатическое, опасное, чья логика оставалась непонятной.
– Но не это оказалось самым неожиданным. В доме всего один этаж, в нем нет ни подвала, ни чердака. Его площадь по периметру, измеренному снаружи, составляет ровно двести восемь квадратных метров. Попытавшись провести подсчет внутренней площади, с учетом толщины стен и перегородок, мы получили те же двести восемь метров, то есть полное соответствие. Зато здесь, на самом этаже, площадь составляет всего сто восемьдесят девять квадратных метров. Специалисты неоднократно перепроверили все измерения и подсчеты: так или иначе, не хватало девятнадцати квадратных метров.
Белый луч прошел по лицу Поля, высветив черные мешки под глазами.
– И как вы это объясняете?
Не ответив, Траскман-младший предложил следовать за ним. Они углубились в недра странного жилища с покрытыми граффити стенами и запутанными коридорами, ведущими то направо, то налево, то возвращающими обратно… Голос нового владельца перекатывался эхом в этой неразберихе, Поль иногда терял его из вида.
– Отец всегда отличался плодовитостью. До своей смерти он опубликовал шестнадцать романов, бесчисленное количество рассказов, был сценаристом десятков телепроектов. Он никогда столько не писал, как в конце жизни. Книги все более сложные, все более толстые, словно он испытывал потребность работать без остановки. Некоторым писателям такой творческий запой приносил расцвет, другие же, наоборот, погружались в пучину, потому что собственное искусство душило их, становилось наваждением и в конце концов уничтожало. Так и случилось с отцом. Вы знаете, что среди людей искусства уровень самоубийств в три раза выше среднего? Взрыв в разгар полета, падение внутрь. Они пьют, садятся на иглу, разрушают свои семьи, проявляют жестокость и к себе, и к другим. Как и многие, отец сорвался, настолько, что лишил себя жизни. Я не буду вам рассказывать, какие лица были у копов, занимавшихся рутинным расследованием, когда они явились на виллу…
В какой-то момент Жан-Люк, кажется, сам заблудился, развернулся и выбрал другую дорогу. Наконец он остановился перед одной из дверей, распахнул ее, открыв мрачный рисунок: точную копию ксифопага, изображенного в дневнике Жюли.