– Это уже в прошлом, и ничего назад не воротишь. Давид тоже мог бы заговорить, он все знал, но предпочел удовлетворить свою жажду мести. А тебе было страшно… Прости меня, и прости того отца, каким я был все эти годы. Жестким, отстраненным. Я сделаю все, что только в моих силах, лишь бы у нас наладилось. И с тобой, и с Коринной. Нам повезло, что мы вместе и в добром здравии, разве есть что-нибудь важнее?

Он никогда не позволил бы себе такой обнаженной откровенности, стой они лицом к лицу, и знал это. Точно так же он вставлял эмодзи «Люблю тебя» в эсэмэски, посланные Коринне, но никогда не говорил этого вслух. Даже по телефону перед тем, как позвонить Луизе, он так и не сумел произнести эти слова. Он чувствовал себя маленьким и жалким.

– Нет, ничего важнее нет, – просто подтвердила Луиза. – А сейчас я должна тебя оставить, батарея садится, а я забыла зарядку. Держим друг друга в курсе. До завтра, ладно?

– До завтра.

Он со вздохом дал отбой: еще один предлог, которым воспользовалась Луиза, чтобы свернуть разговор. Он снова набрал Габриэля. Опять автоответчик. Почему он не отвечает, черт его побери? Поль не оставил никакого сообщения и вернулся на дамбу. Короткий отрывок из «Последней рукописи» вертелся у него в голове, пока он оставался один в целом мире, он, человек, бредущий в оранжевых оазисах уличных фонарей.

Усталые волны едва белели у дамбы. Берк относило в океанские пучины, словно тело мертвого кита.

Поль набрал код на входе в гостиницу, пересек пустой холл и спросил себя, кто приезжает в подобные места в ноябре. Люди вроде меня, потерявшие почву под ногами, или же близкие тех, кто лежит в больнице. В конце концов, приезжие ведь заполняли гостиницу Сагаса, так почему бы не Берк-сюр-Мер?

Он поднялся прямо к себе, в комнату с видом на море. Но с тем же успехом номер мог бы выходить и на общественную свалку: ни единого проблеска, ни единого отсвета, свидетельствующего о водном просторе. Только бесконечная пустыня мрака.

Сразу после посещения дома-лабиринта Поль не смог проглотить ни куска, но сейчас голод настаивал на своих правах. Поль выгреб все вредности из мини-бара – орешки, шоколадки – и бросил их на кровать. Чипсы днем, чипсы вечером… Диета тех, кто спешит. С нервным смешком он открыл банку пива и поднял ее за здоровье белой стены напротив:

– За потерявших почву!

Снова став серьезным, он открыл ноутбук и начал поиск в Интернете. Набрал ключевые слова: «фотограф, современное искусство, лилипут, хобот слона», вышел в галерею картинок и сразу же напал на изображение маленького человечка в цилиндре, которое видел сегодня чуть раньше. Другие фотографии высветились сами собой. Он узнал снимок с факиром и с повешенной собакой.

Щелкнул на последний и, от сноски к сноске, добрался до статьи в блоге. Снимки были взяты из книги под названием «Откровения», вышедшей в 2012-м и получившей восторженные отзывы. Издание представляло работы некоего Андреаса Абержеля.

По словам автора, Андреас Абержель относился к «современным трансгрессивным фотографам»: художникам, которых привлекало все шокирующее и идущее вразрез с моралью. Они запечатлевали секс, болезнь, патологию, глумились над религией и запретами, а потом скармливали все это широкой публике. Страница в Сети больше ни о чем не говорила, но Поль понял, что он на верном пути. Снимки из книги были шокирующими, провокационными, как и подписи под ними. «Хрис Пис», например, изображал распятие, погруженное в стакан с мочой, и ставил себе целью покрыть позором доходные бизнесы католической церкви.

Для Поля эти грошовые рассуждения оставались совершенно пустыми. Он видел только стакан с мочой и сунутое туда пластиковое распятие. Он вернулся в поисковую систему и набрал: «Андреас Абержель». У фотографа был собственный сайт и подробная страница в Википедии.

Родился в 1967 году в Руане. Непропорциональное лицо с буйволиным лбом, левое веко отступает от выпученного глаза, похожего на стеклянный, нос расплющенный, как пятачок. Средоточие уродства. И рост не больше метра шестидесяти.

Он жил в Нью-Йорке, Лондоне, Берлине, потом в Париже. Его пользующиеся известностью снимки выставлялись повсюду в мире, а подписанные оригиналы продавались дорого. Если верить биографии, Андреас в десять лет узнал, что его дед Йорам Абержель был одним из выживших в Аушвице. Он был в составе Sonderkommando[64], команды крематория, состоявшей из заключенных, в обязанности которых входило голыми руками осуществлять массовые убийства. Евреи, которые запирали других евреев в печах… Носители тайны, не контактирующие с другими узниками. Йорам умудрился сначала сделать пять фотографий предбанника газовых камер, а потом спрятать их и вынести из лагеря во время освобождения.

Юный Андреас Абержель обнаружил эти свидетельства абсолютного ужаса. На обороте дед написал: «Я мог бы броситься на проволоку под током, как сделало столько моих товарищей, но я хочу жить» и еще «В нашей работе если не сходишь с ума в первый день, то привыкаешь».

По словам критиков, тот момент отметил Андреаса Абержеля каленым железом, и он воспринял всю меру человеческой жестокости путем своеобразного духовного наследования, через травму тысяч жертв холокоста. Позже его искусство позволило ему выплеснуть в мир глубокое внутреннее страдание.

Затем Поль провел поиск по сериям, коллекциям и выставкам, доступным на соответствующей вкладке. Список был бесконечным. «История жестокости», 1986… «Церковный огонь», 1988–1990… «Глубины», 1992… «Деформации», 1994. «Человеческие ошибки», 1995–1996… Менее чем за тридцать лет Андреас Абержель собрал воедино всю чудовищность тел раненых, подвергнутых пыткам, деформированных от рождения или в результате генетической ошибки. Он фиксировал мерзостность со скандальной резкостью. Он желал шокировать зрителя, причинить ему боль, вырвать из убогой размеренной жизни, выплюнув ему в лицо: такое существует, оно часть реальности и его следует показать.

Не единожды в своих интервью он заговаривал о наиболее трансгрессивном произведении искусства, которое стало бы неоспоримой вершиной творчества и которое он мечтал бы однажды создать как неизбежный итог своих трудов: запечатлеть собственную смерть на глазах у публики. Уловить тот невероятный момент, когда плоть распадается, органы отказывают, воздух более не вздувает легкие. Художник утверждал, что всерьез размышляет над этой идеей. Кстати, одна из ссылок уже вела на сайт, транслирующий изображение с веб-камеры, постоянно снимающей стену и пол, покрытые белой тканью. Место, которое он держал в тайне и где намеревался «создать» свое последнее и высшее произведение. Когда Поль щелкнул на ссылку, он констатировал благодаря подсоединенному счетчику, что еще сотня человек была подключена к сайту в то же время, что и он сам. Они терпеливо ждали онлайн смерти фотографа.