– Да. Спать не хочется и домой не хочется. А здесь мне хорошо.
Поль со вздохом опустился на камень. Он различил хриплый крик тюленя, долгую жалобу в ночи. Когда он заселился в гостиницу «Нептун» напротив дамбы, ему объяснили, что колония из полусотни этих созданий обосновалась на песчаной отмели в бухте. Гораздо больше тюленей – около четырехсот, – судя по всему, было в бухте Соммы, в нескольких километрах отсюда, если считать по прямой.
– Как жизнь?
– Помаленьку. Брюне был на… на вскрытии. Токсикология ничего не показала, кроме наличия антидепрессантов. По словам лечащего врача, Давид уже давно сидел на диазепаме. Он никогда мне об этом не говорил, и я ничего такого не замечала. Служащие в бюро тоже не видели в его поведении ничего, что намекало бы на назревающий психический срыв. У него был такой… нормальный вид…
– Мартини должен завтра с тобой связаться, но дело будет классифицировано как самоубийство.
Поль прикрыл веки. Ему легчало, когда он ее слушал.
– Ну и хорошо…
Луиза ходила по кабинету. Поль догадался, что она готовила себе травяной чай на кухоньке.
– Что касается альбома с жуткими фотографиями, ни один из опрошенных служащих не заметил, чтобы Давид странно себя вел, – продолжила она. – И на данный момент криминалисты ничего не обнаружили у него ни в компьютере, ни в телефоне. Может, он так чисто заметал следы и…
– Фотографии он взял из дома Калеба Траскмана. Давид играл на два фронта, он посылал письма с угрозами и писателю тоже.
– Быть не может…
– После смерти Траскмана Давид влез в его дом, если только можно так назвать это сооружение. Может, искал следы Жюли, я не знаю. Но эти снимки он забрал вместе с последними страницами рукописи Траскмана. Я обнаружил и кое-что другое, судья Кассоре уже в курсе. Он обратится к здешнему судье, а тот сообщит в комиссариат Берк-сюр-Мер о принятии дела к производству. Местные копы знакомы с делом Траскмана, они работали по его самоубийству. Через день-два они обыщут его логово и возьмут образцы следов. Это избавит нас от кучи рутины.
– Что ты нашел?
Поль заколебался. Очередной порыв ветра заставил его зарыться носом в воротник. Было холодно, но он любил этот запах соли и водорослей.
– Скажи мне, папа.
– Потайную комнату, где, возможно, писатель продержал Жюли многие месяцы, а то и годы.
В последовавшем молчании он ясно почувствовал печаль дочери и ее чувство собственной вины. Он потер уголок глаза. От ледяного ветра, насыщенного водяной пылью, глаза начали слезиться. Он встал на ноги и зашагал к гостинице. Все вокруг было черным, безжизненным, и ему показалось, что он идет по канату, натянутому над пустотой.
– Послушай, Луиза. То, что я сказал тебе в тот раз перед тем, как уйти… я так не думал. Просто я очень злился.
– Нет, ты был прав. Если бы я тогда не промолчала, вы бы добрались до Траскмана и отыскали бы Жюли. Может, она была бы сейчас здесь, рядом со мной, и…