Он пытался поставить себя на место Гоздена, но не хотел кривить душой. Стресса у секретных агентов было не меньше, зато они получали хорошую порцию адреналина и удовольствие от схватки с плохими парнями. Тюремные надзиратели, наоборот, следили за тем, чтобы ничего не происходило, и старались сохранить статус-кво. Их работа никогда не заканчивалась. Стоило одному заключенному выйти за ворота, как на его месте появлялся новый. Шеферд сомневался, что у него хватило бы выдержки и терпения сделать карьеру в тюрьме.

— В нашей работе есть свои достоинства, — возразил Гозден. — Можете мне не верить, но большинство надзирателей любят свое дело. По крайней мере поначалу. К тому же многие наши заключенные искренне раскаиваются и хотят изменить свою жизнь.

— В ваших словах я слышу «но», — промолвил Шеферд.

— К сожалению, с годами даже самые лучшие надзиратели превращаются в циников, — вздохнул комендант. — Их окружает море грязи, они видят ВИЧ-инфицированных уголовников, которые режут себя и нарочно разбрызгивают кровь, лезвия бритв, подброшенные в суп оторванные уши. Вы знаете, что все охранники носят пристегивающиеся галстуки? На тот случай, если за них ухватится заключенный. В наши дни все преступники знают свои права, от тюремных правил до закона о человеческом достоинстве. Что еще хуже, надзиратели часто не чувствуют поддержки сверху. Если комендант не стоит за них на все сто процентов, они начинают сомневаться, следует ли им и дальше играть по-честному. Может, все эти правила не так уж обязательны?

Гозден встал и принялся расхаживать по комнате.

— Когда вы спрашиваете меня, не берет ли кто-нибудь из моих людей взятки, что, по-вашему, я должен отвечать? Мой долг их защищать. — Он остановился. — Вы понимаете, о чем я говорю?

— Разумеется, — ответил Шеферд. — В любой работе так. Партнер всегда на первом месте. Потому что, когда запахнет жареным, только он прикроет твою задницу.

Гозден кивнул.

— Но бывают и плохие полицейские, — добавил Шеферд.

— У нас есть парочка таких. По сорок пятой статье. Продажные полицейские, много лет получали на взятках.

— Когда полицейский становится плохим, нельзя закрывать на это глаза.

— Но я и не собираюсь, — начал оправдываться Гозден. — Я только сказал, что нельзя огульно обвинять моих сотрудников. Если выяснится, что один из них взяточник, ноги его здесь не будет, это я вам обещаю.

— Вот и отлично.

— Но если что-нибудь пойдет не так и вы поставите под угрозу моих людей, я вас сразу вышвырну. И мне плевать, что подумают бонзы из министерства. Это моя тюрьма.

Шеферд промолчал. Он знал, что у Гоздена нет полномочий прекратить эту операцию, но он мог сделать его жизнь невыносимой. Одно слово, и его легенда лопнет. Тогда ему не останется ничего другого, как выйти на свободу.

Несколько секунд мужчины смотрели друг на друга, потом Гозден расслабился.

— Это я так, для затравки, — произнес он. — Мне сообщили, что я должен с вами сотрудничать. Чем могу помочь?

— Мне надо поближе подобраться к Карпентеру, но я должен сделать это сам. Иначе он что-нибудь заподозрит. Но я хочу взглянуть на персональные досье ваших сотрудников. Только тех, кто работает в моей секции.

Гозден покачал головой.

— После этого мне придется уйти в отставку. Как минимум это нарушение закона о защите данных.