Ещё через полчаса Зим начал присаживаться и подолгу – по полчаса – разглядывать борта долины.
– Эту мерехлюндию просто так не заметишь, – сказал он задумчиво в одну из этих остановок. – Иначе бы её давно нашли. Меня другое интересует – как здесь эти мудаки проехали на тракторе… Теоретически, это, конечно, можно… И даже практически – если не смотреть, что по сторонам творится… Но это ж какое везение надо иметь…
– Они же и вернулись потом, – сказал я, в свою очередь рассматривая нагромождение скал внизу.
– Это-то уже неудивительно – трактор по своему следу всегда возвращается, если один раз прошёл. Но тут этот один раз дорогого стоил… Точно говорят – везёт дуракам и пьяницам…
– А ты уверен, что он здесь шёл? Может быть, мы ошиблись, и нам надо в другую долину?
– В том-то и дело, что я вижу на дне некоторые вещи, которые мог сделать только трактор. Вон, видишь, сквозь кусты две колеи идут? А вон валуны как сдвинуты?
Я глядел вниз, ничего не замечая.
И тут Зим буднично произнёс:
– А вон и наш объект.
И я, направив бинокль в ту сторону, куда он указывал пальцем, увидел что-то вроде огромного стеклянного шара, закатившегося между скал в кусты стланика…
Книга мёртвых
– Господи, что это?
– Это остекление кабины. Как ты мне сам говорил – морда у самолёта большая и круглая. Только она вся забрана стеклом. Или плексигласом, точнее. Как к нему спуститься-то получше? Мимо той скалки, потом по снежнику, затем возле стланика вроде есть прогал… Ладно, полезли…
Всё время спуска меня не покидало раскаяние. Что за глупый чёрт, в самом деле, дёрнул нас полезть в эту авантюру! Пойди мы обычным путём, залезь глубже в долги, мы сумели бы и сохранить бизнес, и наш образ жизни. И Кира, Кира осталась бы жива… Впрочем, как остались бы живы Заяц и его бортмеханик, и экипаж второго вертолёта, хладнокровно расстрелянного нами при посадке, и двенадцать спецназовцев, выполнявших отданный им приказ… Сколько человек погибнет ещё перед тем, как эта история закончится? Увижу ли я её конец? И закончится ли она вообще?
Дверь к тайне, стоившей жизни стольких людей, была открыта. Но вот мне что-то совершенно не хотелось в неё заходить…
Самолёт выглядел действительно совершенно необычно. Его фюзеляж начинался большой, круглой, полностью остеклённой кабиной, как у головастика. Крылья его когда-то имели огромный размах – метров тридцать, не менее, только вот одна плоскость была отломана при ударе о скалу, и планёр лежал впритирку к горе левой стороной фюзеляжа. Кусты, примятые в незапамятные времена его падением, распрямились и выросли, прикрыв основные очертания когда-то очень красивой и стремительной воздушной машины. Они же превратили его сегодня из самолёта в своеобразную деталь северного ландшафта. Конец второго крыла, видимо, тоже отломился, а дверь в борту была открыта и зияла зловещим приглашением войти.
– Чёрт побери ламутов, – усмехнулся Зим. – Никогда двери за собой не закрывают.
Ну да, подумалось мне, Егор же, а может, и многие соплеменники Егора бывали в этом самолёте и вышли отсюда живыми…
Зим, не колеблясь, шагнул внутрь.
Изнутри самолёт казался, ну, если не новым, то, по крайней мере, не более старым, чем вертолёт Зайца, потерпевший катастрофу на Слепагае. Пол был устлан стланиковой хвоей, видимо, напа́давшей сверху через отверстия в фюзеляже, так что ступал я по нему, как по ковру. Пять сидений в кабине были пусты, только между кресел возвышалась горка мусора, прикрытая той же хвоей.