Мы знали друг друга с восемнадцати лет. Мы вместе выросли, вместе развлекались, вместе играли во взрослую жизнь, вместе стали родителями. С момента нашей первой встречи наши отношения претерпели множество изменений, но мы никогда не переставали любить друг друга. И вот его не стало.
Я вышла прогуляться в сад, вернулась, села за стол в библиотеке и написала ему письмо. Я специально выбрала очень тонкую бумагу, чтобы ее можно было сложить в маленький квадратик, и положила на сердце, запихнув себе в белье. Приехали его друзья и члены семьи, подали напитки и легкие закуски. В двенадцать часов гроб с телом Эгона поместили на повозку, запряженную лошадьми. Мы вышли из дома и медленно направились к маленькой церквушке в центре деревни в сопровождении группы музыкантов. Озеро блестело в лучах солнца.
На этот раз у нас была органная музыка, и служба получилась очень проникновенной. Татьяна прочитала речь, которую написала сама, – она была настолько прекрасной, что я потом напечатала ее, чтобы сохранить на память. Затем все двинулись за гробом к небольшому церковному кладбищу, где Эгона похоронили в семейной усыпальнице рядом с его предками. Его похороны ознаменовали конец давней традиции. Он стал последним Фюрстенбергом, похороненным там, потому что в склепе больше не осталось места. Когда настала моя очередь сыпать землю в могилу, я достала письмо, которое держала на груди, и бросила на гроб. Эгон всегда любил и хранил мои письма, это останется с ним навечно.
Несмотря на то что идея расстаться с Эгоном принадлежала мне, я не находила себе места – это свойственно большинству женщин, когда заканчиваются отношения, которые много значили. Мне было всего 26 лет. Ясю Гавронскому, красивому итальянскому журналисту польского происхождения, было за тридцать. Он был нью-йоркским репортером итальянского телеканала и лучшим другом дяди Эгона Джанни Аньелли. Дружба и романтическая связь с Ясем помогли мне самоутвердиться, что для меня было очень важно после разрыва с Эгоном. Поначалу мы держали наши любовные отношения в тайне. Как-то летом, когда дети были с бабушками, он пригласил меня поехать с ним на остров Понца, где у него был дом. Каждый день на закате мы поднимались на вершину горы и шли вдоль всего острова к маяку. Там я впервые для себя открыла прелесть пеших прогулок, и до сих пор, когда мы бываем на Понца, мы с Барри и всей семьей всегда ходим на прогулку по тому изумительному маршруту.
С Ясем я провела свою самую первую ночь в поместье Cloudwalk. Это был канун Нового, 1973 года, мы готовили бараньи ребрышки и пили шампанское, поднимая тосты за Новый год, мой новый дом и новую жизнь. Ясь был тем человеком, кто начал подстригать растущие возле дома сосны, с ним же я отправилась на свою первую долгую прогулку по тем краям. Очень образованный и добрый, Ясь был в браке, но они с женой не жили вместе. Он не хотел серьезных отношений, да и я, в общем-то, тоже. Тот период был для меня временем исцеления, приятным и легким. У меня почти не было свободного времени: дома меня ждали дети, на работе – мои платья. Ясь был моим личным островком спокойствия, хотя и дети с ним хорошо ладили.
На работе чувствовалось, что настоящий успех уже не за горами. Платье с запа́хом уже появилось, и продажи шли очень хорошо. Я путешествовала по всей Америке, и мое имя знали в каждом доме. В моем нью-йоркском доме я жила с мамой и детьми. Мы вместе ужинали, а когда они шли спать, я выходила в свет. Я чувствовала себя свободной и уверенной в собственных силах. Было непросто все это совмещать, но это был мой выбор, и он того стоил. Надев высокие каблуки, я с удовольствием разъезжала по стране с небольшой сумкой, набитой платьями из джерси. Настала моя очередь почувствовать свободу и экспериментировать. Во время командировки в Лос-Анджелес за одни выходные я успела пофлиртовать и с Уорреном Битти, и с Райаном О’Нилом. Мои мечты о мужской жизни в женском теле становились реальностью. Для молодых, красивых и успешных жизнь в 70-х была прекрасна.
А потом я встретила Барри Диллера.
Мне было 28, когда Барри ворвался в мою жизнь и нашу семью. Я не могла и подумать, что этот загадочный успешный тридцатитрехлетний руководитель киностудии станет таким важным человеком для меня и моих детей. Мы оба были молодыми магнатами: он – новый руководитель Paramount Pictures, я – молодая владелица успешного модного бренда. Я читала о нем, но даже не догадывалась, что после нашего знакомства на вечеринке, которую я устроила в своей нью-йоркской квартире для влиятельного голливудского агента Сью Менджерс, нас обоих захлестнет страсть. Я помню, как он зашел в квартиру, в которой уже было полно народа, помню, как Сью представила нас друг другу, помню его низкий властный голос и помню, как подумала, что было бы интересно иметь такого друга, как он. Он пробыл недолго, но позвонил мне на следующее утро и пригласил на ужин в тот же вечер. Когда он приехал за мной, его ждал сюрприз – я приготовила ужин дома. Мы поели, немного посидели. Обоим было неловко, и он вскоре уехал.
На следующий день я улетела в Париж. Он звонил мне каждый день, его голос был полон соблазна, и через несколько дней он внезапно спросил: «Не хочешь приехать в Лос-Анджелес на выходные?» Почему бы и нет, подумала я – его повелительный тон пробудил во мне любопытство. Вперед, навстречу приключениям. Рейс из Парижа в Лос-Анджелес был с посадкой в Монреале. Помню, как искала телефонную будку, чтобы позвонить Ясе. Я рассказала ему, что кое-кого встретила и лечу к нему в ЛА. Оглядываясь назад, я понимаю, как это было жестоко с моей стороны, но мое стремление к честности в отношениях не оставляло выбора. Мне сразу стало легче.
Я так стремилась попасть в Лос-Анджелес, что, казалось, мне даже не нужен был самолет, чтобы взлететь. Когда мы пролетали над Аризоной, я ушла в туалет и пробыла там все время, пока мы не начали снижаться. Я уложила волосы, сделала макияж, переоделась и вышла из самолета в полной боевой готовности: на мне был облегающий брючный костюм в тонкую полоску и ботинки на высокой платформе. Барри ждал меня у выхода. Он распорядился, чтобы мой багаж доставили отдельной машиной, а я поехала с ним в его желтом «Ягуаре» Е-класса. Он устроил мне роскошный прием, я была в Голливуде, и мне казалось, будто я попала в кино. По дороге он спросил, хочу ли я заехать в гости и выпить у его друга, легендарного продюсера Рея Старка, или поехать домой. Мы поехали домой.
Его дом оказался красивым уединенным особняком в калифорнийско-средиземноморском стиле и располагался в конце длинной аллеи в районе Колдвотер-каньон. Дворецкий-англичанин провел меня в гостевую комнату, где меня ждал яркий букет цветов. Мне не надо было приводить себя в порядок, я и так была во всеоружии. Наверное, мы поужинали. Я не помню. Зато я помню, как мы сидели, прижавшись друг к другу, на диване в гостиной. Таким же резким тоном, как когда он скомандовал мне прилететь в ЛА, он сказал: «Пойдем в постель». Мы оба неподвижно лежали в его кровати, накрывшись покрывалом, и ужасно нервничали. Нас буквально трясло. Мы выпили по таблетке валиума и заснули.
На следующий день он пошел на работу, а я отправилась исследовать дом. Каким же он был загадочным мужчиной! Я ничего не знала о его жизни, и мне было очень любопытно. В ящиках было пусто, по книгам, расставленным на полках, тоже ничего особо не скажешь. Позже выяснилось, что он только-только въехал в этот дом и вся мебель была предоставлена отделом реквизита студии Paramount. Он вернулся домой в середине дня, мы пообедали и пошли в бассейн. Сексуальное напряжение нарастало. Когда мы наконец поддались ему, страсть накрыла нас с головой, и с самого первого прикосновения он отдался мне полностью и безоглядно, как никто раньше. Позже он признался мне, что тоже не испытывал ничего подобного и уж точно никому не открывался так, как мне. Между нами произошло нечто особенное и судьбоносное, и с того самого момента мы любим друг друга без памяти.
Его друзья не могли поверить в происходящее. Никто раньше не видел его с женщиной. Я чувствовала себя самой особенной женщиной в мире.
С тех пор Барри навсегда стал частью моей жизни. Он полюбил меня безусловной любовью, угадывал мои желания и потребности и никогда не переставал поражать меня своим безоговорочным доверием. После этих невероятных выходных я вернулась в Нью-Йорк, и наши жизни больше не были прежними. Барри разделил рабочее время между ЛА и Нью-Йорком, где он поселился в здании Hampshire House в районе южной части Центрального парка. Иногда я оставалась у него, иногда он у меня на Парк-авеню. Я помню, как он впервые побывал в нашем поместье Cloudwalk. Дети отправились туда днем ранее вместе с няней, а мы с Барри должны были подъехать в субботу. Он страшно волновался перед знакомством с детьми. Он как мог оттягивал отъезд, настаивая на том, что ему сначала надо заехать к своему портному, у которого он заказал несколько костюмов. Он без конца твердил, что не знает, как обращаться с детьми. Наконец к середине дня мы добрались.
Как только мы зашли в дом, он тут же расслабился и уселся в уютном кресле у телефона в гостиной, в котором он сидит до сих пор. Татьяна и Александр вели себя так же невозмутимо, как и всегда при знакомстве с моими друзьями, и его нервозность сразу же улетучилась. Я помню, как он рассказывал мне, что, когда он остался с ними в комнате один, четырехлетняя Татьяна, решившая разузнать, что он за человек, спросила его: «С кем ты дружишь?» Никто из нас не помнит, что он ответил, но мы навсегда запомнили ее вопрос.
С тех пор прошли десятилетия, но мы по-прежнему с удовольствием проводим выходные в Коннектикуте все вместе. Как-то вечером по пути обратно в Нью-Йорк мы проезжали мимо пожилой пары, которая переходила Лексингтон-авеню. Барри сбавил скорость, чтобы пропустить их, и, пока они переходили дорогу, держась друг за друга, нам обоим пришла в голову одна и та же мысль: однажды и мы будем такой пожилой парой, помогающей друг другу перейти улицу. Мы оба отлично помним эту сцену, только он считает, что это случилось на Мэдисон-авеню, а я уверена в том, что на Лексингтон-авеню.
Барри вошел в нашу семью с чудесным принципом «нет ничего невозможного».
В 1976 году на День матери Барри подарил мне маленькую моторную лодочку, чтобы дети могли научиться кататься на водных лыжах на озере Кэндлвуд возле поместья Cloudwalk. В тот год мы устроили шумное празднество по случаю Дня независимости. Майк Николс приехал с Кэндис Берген, Луи Маль один (они с Кэндис поженятся спустя пару лет), режиссер Милош Форман и писатель Ежи Косинский тоже были нашими гостями, а моя ближайшая соседка, светская львица Слим Кит, пришла с актрисой старых фильмов 30-х и 40-х годов Клодетт Кольбер, которая у нее гостила. «О, я так хочу прокатиться на вашей яхте!» – сказала Клодетт Барри, когда в разговоре мы упомянули, что до этого провели день на своей лодке. Мы от души посмеялись над тем, что она вообразила, будто наша маленькая моторная лодочка была яхтой. Но Клодетт как в воду глядела, потому что Барри так и не избавился от своего пристрастия к лодкам. Они просто становились все больше и больше.
Барри всех нас баловал. Он приносил детям реквизит из сериала «Счастливые дни», возил нас в Доминиканскую Республику и в Диснейленд. Но больше всего они любили бывать в его доме в Лос-Анджелесе – там были бассейн и его колли, Стрелка и Рейнджер. Он водил детей в павильон Paramount, где шли съемки фильма «Несносные медведи». В канун Нового года, когда мы отмечали мое двадцатидевятилетие на вечеринке у Вуди Аллена, он подарил мне двадцать девять бриллиантов в коробке из-под пластырей.
В марте 1976 года я попала на обложку журнала Newsweek. Все та же Линда Бёрд Фрэнк, которая была автором материала в журнале New York, положившего конец нашему браку с Эгоном, написала великолепную статью на семь полос об успехе моего бренда. Барри очень мной гордился. В тот понедельник он нанял фотографа, чтобы он сделал фотографии журнала на витрине новостных киосков во всех районах Нью-Йорка, и приготовил для меня альбом. Я подколола его на тему того, что он забыл включить туда фотографии иностранных киосков – журнал со мной на обложке продавался на каждом континенте. Вот так мы, два молодых босса – одной 29, другому 34, – жили на полную катушку и чувствовали себя на вершине мира.