– Мне кажется, я живу с мужчиной, за которого вы «вышли замуж» в детском саду, – сказала она мне, улыбаясь.
– Как его зовут? – с недоверием спросила я.
– Дидье ван Брюйссел, – ответила она.
И тут я начала припоминать. Кое-что, во всяком случае. Самого Дидье я не помнила, но его имя звучало знакомо, и я вспомнила, как в детстве старательно упражнялась, оттачивая писать свою подпись «Диана ван Брюйссел», соединив свое имя с его фамилией. Меня поразило, что Беа сообразила, что я была той самой маленькой девочкой, о которой ей рассказывал ее мужчина. Это говорило о том, как сильно она его любит и как внимательно слушала его детские истории. А еще это было свидетельством неожиданного эффекта, который я произвела на этого пятилетнего мальчика в детском саду.
Смысл этой истории не в том, чтобы рассказать о своем первом успехе у мужчин, а в том, насколько же я была не права, что расстраивалась из-за того, что у меня не было прямых светлых волос. Пока я отчаянно хотела быть похожей на других девочек, Дидье полюбил меня именно за то, что я отличалась от них. Когда спустя 60 лет мы наконец встретились, он сказал мне, что понятия не имел о том, что кудрявая la petite Diane[5] стала Дианой фон Фюрстенберг, но я произвела на него такое впечатление, что он всю жизнь искал женщин со средиземноморской внешностью и вьющимися волосами. Я чувствовала себя белой вороной, но Дидье стал олицетворением известного выражения «Красота в глазах смотрящего».
Я боролась со своими кудряшками долгие годы: следила за прогнозом погоды, считала влажность своим врагом, носила шарфы, вуали и выпрямляла волосы всеми возможными способами. Бывало, я гладила их на гладильной доске и вытягивала утюжками у парикмахеров по всему миру, убежденная в том, что прямые волосы – это ключ к красоте и счастью.
Только когда мне было уже почти тридцать лет, я узнала, что мои кудряшки могут быть достоинством. Это осознание пришло после того, как моего друга Ару Галлант, очень талантливого визажиста и стилиста-парикмахера, ставшего фотографом, пригласили снять мой портрет для обложки журнала Interview в марте 1976 года. Ара вел ночной образ жизни, поэтому, как и следовало ожидать, съемка была назначена в его студии уже за полночь. Он мог кого угодно сфотографировать так, чтобы человек выглядел сексуально. Ара взял ножницы и сделал неровные разрезы на черном боди, которое было на мне надето. Отсняв несколько пленок, он начал брызгать на мои длинные выпрямленные волосы водой. Я была в ужасе! «Не переживай, – сказал он. – Обложка у нас уже есть. Я просто хочу сфотографировать тебя с мокрыми волосами». Он снимал меня, пока мои волосы сохли, обретая свою естественную форму завитков. Через несколько дней, когда я увидела две фотографии, отобранные для обложки, у меня даже не возникло сомнений в том, какая была лучше… На следующий день я дала своим волосам высохнуть естественным образом и впервые с гордостью вышла с кудрявой головой, наслаждаясь собой настоящей. Мой «новый» образ закрепился на вечеринке в Studio 54, где мы отмечали день рождения Бьянки, которая тогда была женой Мика Джаггера. Когда часы пробили полночь, она выехала на сцену верхом на белом коне, а мы пели ей «С днем рожденья». «Ты похожа на Хеди Ламарр», – сказал мне модный дизайнер Халстон, имея в виду киноактрису 30-х годов. Тогда я не знала, кто такая Хеди Ламарр, но я знала, что это было комплиментом. Мои вьющиеся волосы стали моим козырем. Я чувствовала себя уверенной в себе и свободной.
Эта уверенность в себе была у меня не всегда. Моя прическа стала индикатором моей самооценки, и в начале девяностых я снова начала выпрямлять волосы. Те годы были не самыми лучшими. Я в очередной раз находилась в поисках себя, и мне недоставало уверенности. Когда я вновь обрела ее, вернулись и мои кудряшки. Я научилась с ними управляться, использовать их и позволила им быть частью меня настоящей. Я даже стала радоваться влажности – она придает столько объема вьющимся волосам.
Может быть, это покажется банальным – уделять столько внимания волосам, но я уверена, что все женщины с вьющимися волосами узнают себя в этой борьбе. И, как я недавно выяснила, некоторые мужчины тоже. В прошлом году мы отдыхали на яхте моего друга Дэвида Геффена, большого босса в индустрии развлечений, и я разговорилась о волосах с одной женщиной, как вдруг в беседу вмешался Брюс Спрингстин – мачо, рок-звезда и кумир миллионов. Он признался, что, когда ему было пятнадцать и он только начинал свою карьеру, он тоже ненавидел свои итальянские кудряшки, как и его товарищи-подростки из музыкальной группы The Castiles. Они все мечтали сменить свои средиземноморские кудри на прямые челки, как у «Битлз». Поэтому по ночам они тайком ходили в салон красоты для афроамериканок в районе Фрихолд в Нью-Джерси и выпрямляли себе волосы. А еще Брюс рассказал, как он пробирался в мамину спальню, чтобы стащить ее длинные заколки для волос, потом расчесывал волосы, укладывая их на одну сторону, закалывал заколками и спал на этой стороне, чтобы они распрямились. Несмотря на это, ему так и не удалось добиться образа как у Джона, Пола, Джорджа и Ринго с их аккуратными стрижками «мальчик-паж».
Мое недовольство внешностью и зацикленность на волосах выводили мою мать из себя. Она одевала меня в хорошие вещи и следила за тем, чтобы я всегда прилично выглядела, но разговаривать на тему красоты она не любила. Ей было гораздо интереснее обучать меня литературе, истории и, самое главное, – независимости. И в самом деле, тот факт, что в детстве я не считала себя красивой, сыграл мне на руку. Да, я завидовала блондинкам с прямыми волосами, особенно Мирей, чья красота бросалась в глаза не только мне: когда ей было семнадцать, она вышла замуж за принца Кристиана фон Хановера, который был старше ее на 27 лет. Но быть слишком красивым ребенком, как я поняла с возрастом, может стать проклятьем. Слишком полагаться на свою внешность – значит ограничивать свое развитие. Красота быстротечна и не может быть твоей единственной сильной стороной.
Еще на ранних этапах своей жизни я решила, что, раз я не могу быть симпатичной блондинкой, как остальные девочки, я приму тот факт, что я отличаюсь, буду работать над своими внутренними качествами и стану популярной благодаря юмору и дерзости. Я завела множество друзей в школе-пансионе, а затем в Женеве, где мы жили с мамой и Хансом Мюллером. Меня считали веселой девчонкой, всегда готовой сорваться и заняться чем угодно, и это притягивало ко мне людей, включая Эгона, который приехал в Женеву на год позже меня. Глядя на фотографии тех лет, я вижу, что у меня было стройное и гибкое тело, длинные ноги, хорошая кожа и вообще-то я была очень симпатичной, но тогда мне так не казалось, поэтому я сосредоточилась над тем, чтобы сделать из себя личность.
Хоть я и считала, что привлекательным человека делают его индивидуальность, естественность и обаяние, у меня в жизни было много ситуаций, когда я стеснялась и чувствовала неуверенность в себе. Помню, как впервые приехала в дом Аньелли в Кортину-д’Ампеццо на рождественские каникулы, когда мне исполнилось двадцать лет. Аньелли были самой известной семьей Кортины, а Эгон и его младший брат Себастьян были самыми привлекательными и завидными женихами альпийского городка. В последний вечер перед отъездом мы пошли на вечеринку, где меня наградили титулом «Мисс Кортина». Я выглядела достаточно элегантно в своем платье из ламе, переливающемся всеми цветами радуги, но, когда мне вручали награду, мне было неловко и я чувствовала неуместность происходящего. Было очевидно, что дело не в моей внешности, а в том, что я была девушкой Эгона. Они надели дурацкую тиару со стразами поверх шиньона, который придавал объем моим выпрямленным волосам, и повесили на меня ленту с надписью «Мисс Кортина». Я чувствовала себя глупо, и это было видно по фото, которое появилось на следующее утро на первой странице местной газеты.
На следующий год, когда мы с Эгоном снова приехали в Кортину вместе, я подготовилась получше. К тому времени с моего лица сошла детская припухлость, черты стали более отточенными, и я уже держалась непринужденно с итальянскими друзьями-аристократами Эгона. Мое преображение не осталось незамеченным. Годы спустя Миммо, близкий друг Себастьяна и сын моего будущего наставника Анджело Ферретти, напомнил мне, как всего за год я превратилась из пухлощекого нескладного создания в красивую и сексуальную девушку. Фотографии, сделанные во время тех двух каникул, подтверждают, что уверенность и непринужденность могут до неузнаваемости изменить человека.
Эгон был моим Пигмалионом и проводником по миру красоты и роскоши, все представители которого, казалось, живут сказочной жизнью – кочуют с вечеринки на вечеринку, зимой перемещаясь в Альпы, а летом – на юг Франции.
Однажды, во время Венецианского кинофестиваля, мы побывали на незабываемом костюмированном балу, который устраивала графиня Марина Чиконья. Те выходные были экспресс-курсом в мир гламура. В то время Марина Чиконья была очень успешным итальянским кинопродюсером и работала с такими режиссерами, как Феллини, Пазолини и Антониони. На вечере было много кинозвезд: Лиз Тейлор и Ричард Бертон, Джейн Фонда и Роже Вадим, Одри Хепберн и ее муж-итальянец Андреа Дотти, Катрин Денев и Дэвид Бэйли, потрясающе красивая модель Капучине, которая снималась в «Возвращении Розовой Пантеры», и молодой актер Хельмут Бергер с режиссером Лукино Висконти. Я помню, как познакомилась с Гуалтьеро Якопетти, режиссером ленты «Собачий мир», снятой в новом, очень провокационном документальном жанре. Гуалтьеро был намного старше, но очень красив и притягателен. Мы проговорили весь вечер, и благодаря тому, сколько внимания он мне уделял, я ощущала себя привлекательной. Позже я узнала, что он любил ухаживать за очень молоденькими девушками.
Мне только-только исполнилось двадцать, и я только начинала привыкать к миру Эгона. Мне еще не удавалось улыбаться так же непринужденно, как это делал он, и я получала от него замечания насчет того, что я веду себя холодно и отстраненно. Когда я наконец освоилась, то понемногу оттаяла и начала обходиться без его помощи. Та вечеринка была самой роскошной и веселой из всех, на которых я только была. Я нарядилась пажом: на мне были черные бархатные штаны до колен и пиджак под цвет с белыми атласными лацканами а-ля Yves Saint Laurent, который только что выпустил смокинг для женщин. Мой пиджак совершенно точно не был от Saint Laurent, я даже не помню, где я его взяла, а вот штаны были сшиты на заказ по моим меркам. Под них я надела черные колготки и туфли со стразами на толстом каблуке. Мне казалось, что я выгляжу очень стильно.
Двоюродные братья Эгона графы Брандолини и все их друзья-аристократы были в нарядах хиппи – это было дерзко и ново для вечеринки в венецианском дворце. Мы протанцевали всю ночь, на заре ели спагетти и встречали рассвет на площади Сан-Марко, держа в руках обувь. На следующий день все гости встретились в Lido. Там под элегантными полосатыми навесами проходил парад шикарных женщин в пляжных нарядах, которые целый день находились под пристальным критическим взглядом графини Лили Волпи, могущественной великосветской венецианской дамы. Среди них были бразильская звезда с экзотической внешностью по имени Флоринда Болкан и красавица Дорис, жена Юла Бриннера, а также нескончаемая вереница прочих красоток, которые источали непринужденную элегантность и то, что называется «высший класс». Я была новичком в этом обществе и пребывала в восторге от такого количества роскоши, стиля и шарма. Я хотела как можно скорее повзрослеть и стать одной из этих стильных соблазнительных тридцатилетних женщин, которые в совершенстве владеют собой.
Меня все время просят назвать женщин, стиль и красота которых вдохновляли меня. Когда я была молодой девушкой, больше всего мне нравилось, когда мне говорили, что я похожа на Анук Эме. Утонченная, невероятно соблазнительная, с низким сексуальным голосом, все время играющая прядями своих волос, скрещивая и перекрещивая ноги, – я хотела быть как она. Ее самый знаменитый фильм «Мужчина и женщина» оказал на меня большое влияние. Позже мы с Анук стали подругами. Мы обе чувствовали друг к другу огромную симпатию, и я часто звонила ей, когда собиралась приехать в Париж. Она живет на Монмартре с кучей собак и кошек, голос на ее автоответчике звучит все так же сексуально, и у нее много поклонников. Роковая женщина – это навсегда!
Ярчайшим примером роковой женщины навсегда останется Марлен Дитрих – самая роскошная женщина всех времен и народов. У нее были самые красивые ноги на свете, невероятный голос и бесподобные стиль и элегантность. Она обладала изрядной силой, смелостью и независимостью. Мы с ней не были знакомы, но я очень об этом сожалела, особенно после прочтения ее мемуаров «Возьмите только мою жизнь». Во время Второй мировой войны она проявила храбрость, не поддавшись на уговоры нацистского правительства в своей родной Германии, и вместо этого призывала покупать американские военные облигации и развлекала войска антигитлеровской коалиции на фронтах в Алжире, Италии, Франции и Англии. Она смеялась, пела, пила, готовила, не обращала внимания на условности и продолжала вести активную сексуальную жизнь с мужчинами и женщинами вплоть до семидесяти лет. Она была по-настоящему свободной и очень вдохновляла меня. Несколько раз я пыталась воплотить ее дух, особенно когда дважды позировала Хорсту, фотографу, неоднократно запечатлевшему ее красоту на снимках.
При всем том, что меня привлекала Дитрих и ее твердость духа, мне всегда казалась трогательной ранимость Мэрилин Монро, перед ее красотой просто невозможно устоять. Она никогда не была символом силы и независимости, так что в этом смысле мне не хотелось быть похожей на нее, но вот ее внешность… В ней была природная красота и обольстительность. В 1962 году, когда она умерла от передозировки наркотиков, я была еще совсем подростком, и с тех пор я собираю ее портреты.