Смысл ее слов дошел до меня не сразу. Но слово «оберег» заставило скованные льдом шестеренки в голове работать быстрее.

— Минуточку… Так куклы Талулы Пайк не несут зла? Наоборот — это обереги?

— Были, — поправила женщина и кинула последнюю куклу в огонь. — Не такие сильные, как твои, конечно, но все-таки…

— Они ОБЕРЕГАЛИ от мары, а не призывали ее?

— Ну, они сбоили — когда оберегали, а когда нет. Порой прорываться через их защиту было даже интересно, — доброжелательно пояснила женщина. — Но, как я уже сказала, бедная Та-лулу далеко не такая мощная берегиня, как ты… Эти куклятки и в подметки не годились твоим мишкам. Ну и потом, далеко не такие симпатичные. Я не удивлена, что у нас в городе появился на плюшевых медведей такой бум.

Внезапно на руках леди появились изящные черные перчатки, а затем возник игрушечный медведь, в котором я узнала Дамианоса — того самого мишку, которого я сшила для Брианны. И с которым она не расставалась.

Женщина крутила его в руках, разглядывая со всех сторон.

— Хорошая работа, — кивнула она и пристально взглянула на меня. — Ты в курсе, что если бы не перчатки из драконьей кожи, пропитанные несколькими видами зелий, мои руки бы сгорели дотла? Не вовремя ты явилась в наш мир. Очень не вовремя, Яна Ершова.

Я поймала себя на мысли, что настолько привыкла к Цици, что собственное имя звучит непривычно, как чужое. И почему-то совсем не удивилась, что она знает, что тело, в котором я нахожусь, изначально принадлежало не мне.

— Ну что ж, так всегда… — продолжала женщина. — И четко выверенный план, который вынашиваешь много лет, обязательно нарушит какая-нибудь глупая мелочь… Недоразумение. Все сразу идет наперекосяк. Впрочем, это хоть и досадно, но поправимо.

Пока она говорила, ее черные ногти удлинялись и заострялись… И вдруг женщина распорола медведя Брианны этими страшными когтями и швырнула в огонь точно так же, как и кукол Пайк.

Я вскрикнула и бросилась к огню — но достать Дамика уже не могла. Я могла только с ужасом смотреть, как он чернеет и корчится, как он сгорает в пламени и испытывать при этом почти всепогорщающее отчаянье. Как будто ничего хорошего больше в жизни не будет.

Сноп зеленых искр улетел в небо, и я повернулась к темной женщине. Теперь ее лицо не казалось мне прекрасным. Его черты вытянулись, заострились, и она стала напоминать хищную птицу.

— Мара — это ты.

Неведомо откуда взявшиеся черные кожистые крылья поднялись за ее спиной. Я помнила их по своему кошмарному сну. Теперь сомнений не оставалось.

— Ну да, — улыбнулась она и поднялась в воздух, похожая на гигантскую летучую мышь. — И что?

— Я знаю, что ты могла бы попытаться… излечиться. Исправить свою природу. Неужели тебе нравится приносить кошмары в чужие сны? Пугать детей?

— От детей исходит очень чистая энергия страха. Сладкая, вкусная и питательная. Она напитывает меня сверху донизу. Зато со взрослыми интереснее, — добавила мара, кружась надо мной. — Ты говоришь, что я должна излечиться, но я не больна. Такова моя природа. Ее не изменить.

В моей голове тот час же вспыхнуло имя, которое я услышала от леди Марв на собрании клуба вышивальщиц.

— Оливия Максвел! Она смогла стать нормальной.