— Забери меня отсюда, родной, прошу тебя, прошу, я хочу домой, не хочу оставаться здесь, забери меня отсюда.
Я взял твою руку и очень крепко сжал ее, а потом поднес к губам настолько деликатно, насколько был способен в моем состоянии. Я подумал, что теперь все будет хорошо, и шепотом сказал тебе это.
— Все хорошо, родная, все будет хорошо.
— Забери меня отсюда, прошу тебя! Забери меня отсюда, родной!
— Тебя скоро выпишут, когда ты выздоровеешь.
— Нет, нет! Я хочу уйти сейчас же, сейчас же, прошу тебя, я не хочу здесь оставаться! Забери меня отсюда!
Ты не унималась, металась на кровати, умоляла, а мое желание все росло.
Вошла санитарка и попросила меня выйти, пока она займется туалетом больной. Я вышел, а когда вернулся, ты лежала на боку, укрытая простыней, и крепко спала. Я остался рядом с тобой, желание сжать тебя в объятиях и более того меня не оставляло.
Я вышел пройтись в парк Монсури по соседству, в надежде найти там немного прохлады, говоря себе, что твой рак побежден, а мое желание вернулось, и даже если не вернется хоть малость ригидности, желание сделает свое дело, вопреки мнению медицинского светила — простата-пшик-либидо-на-нуле, — да, профессор ошибался. Он не знал ни твоей сохранившейся в неприкосновенности красоты, ни силы моего желания и глубины нашей любви.
Пулидор
Сегодня или вчера Пулидор Раймон[14], Пупу, упал с велосипеда. Пулидор был моим кумиром после Затопека[15]. Твоим — нет, но одна прогулка привела нас к нему. Мы были где-то в провинции и поднимались по довольно крутому склону. Мы были молоды, ты поднималась, куря, попутно созерцая и комментируя пейзаж. Ты любила сельскую местность, как любила море, горы, реки, ты любила все. А я — я тоже старался любить все, в надежде, что ты немножко любишь и меня, хоть я совсем не похож на лучезарный пейзаж.
В общем, мы поднимались в нашем темпе, скажем так, неспешно. И нас тогда — ты курила, я уже говорил, — обогнала немолодая пара, моложе, чем мы сегодня, но старше, гораздо старше нас в тот далекий день. Им, казалось, было совсем не тяжело, они поднимались бодрым, веселым шагом. Не помню, кто из нас, ты или я, окликнул их:
— Надо же, вы, наверно, спортсмены!
— Мы — нет, наш сын.
— Ваш сын? Вот как? А какой спорт?
— Велоспорт.
— Велоспорт? Он участвует в «Тур де Франс»?
— Участвует в «Тур», да-да-да.
— Вот как, скажите пожалуйста! Кто же это?
— Ну, это не Коппи[16].