Замечательно! А куда еще пойти в Элизиуме? Конечно же в самую мрачную пещеру! Травка - это прошлый век. Цветочки? Да вы что! Мойры! Вот мне интересно, что она там узнавать собралась?
Похоже, старые перечницы, еще помнят как Цербер подумал, что они друг-другу мячик кидают. А потом орали, что видели то, чего лучше не видеть. Ни одна морда не осознавалась, пришлось давать змее задание караулить на выходе и проверять.
И тут я увидел уже слегка знакомую нимфу, которая с грустью сидела на камушке.
- Господин! - вскочила она, оглядываясь по сторонам.
- Я вам где сказал сидеть? - спросил я, глядя на несчастнейшее лицо душонки. - На полях Элизиума. Поля - там. Это точно не поле.
- Госпожа хотела узнать свою судьбу, я не смела противиться ее воле... А мойры, хотели говорить с госпожой наедине и выдворили меня из пещеры, мой господин! - открыто врала мне нимфа. - А еще мойры сказали мне, что я здесь по ошибке…
- Ты и там, видимо, была по ошибке. Не переживай, таких большинство. Цербер. Сторожи ее, - я спокойно сошел с колесницы, направляясь в пещеру. Так, что я должен сказать в таком случае? “Как ты посмела!!!”. Нет, это слишком грубо. “Почему ты ослушалась…”. Хм… А дальше что-то вроде….
Защитные чары мойр не могли остановить меня и через мгновение я увидел в проходе пещеры Персефону, которая, медленно шла мне навстречу с лицом, белее ее хитона. Когда она увидела меня, то вдруг попятилась и замерла, прислонившись к стене.
Заготовленная тирада испарилась из моей головы в тот же миг, когда я увидел страх в ее глазах. Я поднес ладони к лицу - глаза не светились. Значит, не я. Но шарахаются от меня. Понятно. Обычно после общения с мойрами мало кто уходит счастливым.
- Во дворце разберемся, - вздохнул я, таща ее на выход, хватая перепуганную Минту и Цербера. Через мгновенье мы были во дворце.
- Деметра, - услышала я плачущий, надрывный голос Афродиты. Вот умеет она плакать так, что ни один мужчина не устоит. - Деметра, помоги мне, умоляю.
Племянница упала на колени и заливалась слезами прямо в моих покоях на втором этаже моего храма. Мелисса не могла её успокоить и беспомощно бегала кругами вокруг плачущей богини, предлагая ей то вино, то воду. Руки и ноги Афродиты были разодраны. Глубокие царапины на руках уже не кровоточили, но выглядели жутко. Если бы мне кто-то сейчас сказал, что это опухшее от слез лицо, эти растрепанные волосы и порванная туника принадлежат богине любви - одной из красивейших богинь, после моей Персефоны, разумеется, то я бы никогда не поверила!
- Дита, дитя моё, - я приблизилась к Афродите и, взяв ее зареванное лицо в свои ладони, посмотрела в заплаканные глаза. На секунду мне показалось, что вместо неё стоит Персефона, такая же испуганная, в ссадинах… Это ещё больше укрепило мою веру в том, что Подземный мир не для неё! - Что произошло? Что случилось?
Богиня любви лишь громче зарыдала, ухватившись за подол моей туники. Я помогла ей встать, чтобы усадить на скамьи, тянувшиеся каменной тонкой линией вдоль стены храма.
- Принеси вина, - приказала я Мелиссе, не отводя взгляда от задыхающейся от рыданий богини любви. - Из того, что мне в дар преподнес Бахус.
Мелисса поклонилась и убежала вглубь храма. Слушая бессвязные рыдания и возгласы, которые тонули в потоках слез, я гадала, что же могло так расстроить богиню любви? Неужели любовник грустно сказал, что как бы она красива ни была, но важная часть мужского тела уже много лет, как поклонилась Гадесу?
- Деметра… Он… - рыдала Афродита, а по ее щекам стекали слезы. - Как он мог? … Не прощу… Никогда… Я… я…
Мелисса вернулась с вином и двумя кубками, быстро наполнив их. Один она отдала мне, а второй преподнесла Афродите. Несколько глотков, и племянница уже не рыдает навзрыд, а тихонько всхлипывает, давясь слезами и рыданиями.
- Что так расстроило тебя? - я повторила свой вопрос, внимательно следя за выражением лица Афродиты и мысленно отдавая распоряжение своей жрице проверить, нет ли поблизости других богов. Та кивнула, пока Афродита кусала губы и сжимала кулаки…
- Арес… - едва слышно прошептала богиня любви, терзая мою тунику. - Арес обратился в вепря и убил моего возлюбленного, смертного Адониса. О, мой Адонис… Любовь моя… Я никого так не любила, как его…