– Типун тебе на язык! – не сильно стукнул его по лбу Николай Михайлович. – Сознание потеряла просто. Побудь с ней, – попросил.

– Не вопрос, – поменялись местами Николай Михайлович с Костальцевым.

Череп собирал своих, подтаскивал на середину двора, укладывал рядком. Никто из них был уже не опасен.

Николай Михайлович спустился в подвал. Дверь за ним захлопнулась с шумом и не поддавалась, будто специально не выпускала.

Загорелась тусклая лампочка. Прямо под ней Николай Михайлович разглядел женский силуэт.

– Здравствуй, Николай! – поприветствовала его Анна, не вставая со стула.

– Ты? – узнал Николай Михайлович голос покойной жены.

– Прости меня за Дашу, – сказала она. – Иначе я не могла. Я спасала тебя и ее. С ней все будет в порядке.

– Уверена? – медленно приближался к ней Николай Михайлович.

– Можешь не сомневаться. Она очень сильная, – подтвердила Анна. – Я рада, что именно она тебя любит. Рада за вас обоих. Ты достоин ее. Смотри, тебе за нее отвечать. Не допусти, чтобы с ней случилось нечто подобное, что произошло со мной. Обещай мне.

– Обещаю, – произнес Николай Михайлович, подойдя ближе.

– Еще раз прости. И прощай.

На стуле Николай Михайлович обнаружил только полуразложившийся труп. Дверь распахнулась. Лампочка погасла.

Николай Михайлович поискал чего-нибудь, во что можно было бы завернуть останки Анны, нашел кусок какого-то брезента, уложил кости, завернул, вынес из подвала во двор.

Вместе со «скорой» приехала и милиция в лице Руслана Пересильда. Алена Мороз все-таки позвонила ему и рассказала о беде с Дашей, а также о том, что ее спасать отправились Николай Михайлович с ребятами из класса, в том числе и Юля. Павловская никак не могла помешать тете Алене. Все ее доводы и уговоры разбивались как о стену горох. Алена вела себя, словно безумная. Орала в телефон, чего-то требовала от Юлькиного брата, размазывая слезы по лицу. Не драться же было с ней. Да она Таню и не замечала вовсе, будто та пустое место. А то, что Руслан мог навредить и Николаю Михайловичу, и Даше, и своей сестре вмешательством, об этом тетя Алена подумать не удосужилась. Личный мотив почти всегда приводит к летальному исходу. Понятно, что она хотела как лучше, как можно быстрее и эффективнее помочь. Однако ее деятельность могла обернуться медвежьей услугой. Ох, уж эти взрослые! Всегда считают и везде себя правыми, не прислушиваясь ни к советам, ни к просьбам тех, кто младше. А может, и у нее личный мотив? Может, тетя Алена заинтересована в том, чтобы Даша погибла? Николай Михайлович будет безутешен от потери, под руку подвернется тетя Алена и заграбастает его себе. Грех так думать, конечно, но, кто знает, что у нее на уме? Она же тащится от Николая Михайловича. Что ей жизнь какой-то малолетки в такой ситуации? Тем более та погибнет, если погибнет, естественным путем; тетя Алена вроде бы и не при делах в подобном раскладе.

Воображение несло Павловскую огромной волной и могло принести, если не остановить его, в такие глубинные дали, что и представить страшно. Не монстр же тетя Алена в самом деле. Не нужно приписывать ей того, чего в ней нет, опираясь лишь на собственные догадки.

А Руслан безостановочно тарабанил на Юлькин телефон. Очень удивился, когда, не прошло и пятнадцати минут, ему ответил мужской голос. Не Коли Пиноккио, который он знал и воспринял бы нормально, а чужой.

– Ты кто? – прорычал в трубку.

Хвалей, вынужденно взявший телефон Юли на сохранение, который она выронила в машине, ерзая и ворочаясь на заднем сиденье от боли, пожалел сразу же, как нажал «ответить», сидя под дверью врачебного кабинета, в котором колдовали над Юлькиной рукой. Но неумолкаемый ни на секунду трезвон ее телефона сводил с ума не только его, но и тех, кто находился рядом.

– Хвалей я, – обреченно произнес он в трубку.