– И куда ты пойдёшь? – Йозеф снова начал порочную игру. – Разве не знаешь, в каком состоянии домишко твоей матушки после того, как низину затопило?

– Уж лучше на улице, но одной, – голос дрогнул, но я не сдалась. – Я найду своё место.

Я всем сердцем любила дом Йозефа, ставший мне родным. Любая мысль о том, что придётся покинуть насиженное гнездо, отдавалась неприятной щекоткой в теле. Только выбора не оставалось. Рано или поздно я должна была решиться и выйти из золотой клетки. И я вытиснулась между прутьями, расцарапав кожу. Только что.

Наружность казалась слишком большой и незнакомой. Но в голове уже зрел план. Несколько ночей я проведу на старой квартире, пока не сниму приличную комнату где-нибудь на окраине. А потом – займусь расторжением брака. Нам обоим будет лучше поодиночке.

– Остынь, Сирилла! – Йозеф выкинул руки вверх.

– Я спокойна. Я совершенно спокойна. Да и ты сказал то, что сказал, на холодную голову. А значит, был честен.

– Пережди хотя бы ночь, а потом решай!

– Не об этом ли ты мечтал, Йозеф? – я улыбнулась, спускаясь с лестницы. – Вот и радуйся. Покровители осуществляют твои надежды.

Краснота обдала щёки Йозефа. Опасность задрожала в воздухе запахом пота и жгучего перца. Казалось, ещё мгновение, и он кинется на меня. Порвёт одежду в хлам, раздробит кости, раздерёт кожу на лоскуты. Я привычно подняла руки к груди, желая защититься, но тут же уронила их снова. Он всегда рад видеть мой страх, но на этот раз я не буду потакать его играм.

Я боролась с желанием покорно опустить голову, повиноваться, покаяться, лишь бы не доводить дело до битвы! Но и понимала: это ознаменует мой новый проигрыш. Моё падение после первого полёта. Я всегда знала: в тот день, когда я не опущу головы, затянувшемуся фарсу придёт конец. Это станет концом моего «до» и началом «после».

Боевой огонь в глазах Йозефа потух. Краснота отлила от лица и спустилась на шею. Понимание того, что конец уже наступил, должно быть, дошло и до него.

Буря оставила Йозефа и Сириллу на разных берегах реки. Нас больше не существовало.

***

Проводить незваную гостью было делом совести.

Всю дорогу до остановки я не знала, куда себя деть. Храмовница всячески меня поддерживала: должно быть, видала и не такое. Только мне её речи были, что ушедшему припарки.

Я посадила женщину на повозку до Храма Вершителей. Ссыпала пригоршню мелких монет в ладонь кондуктора в качестве оплаты проезда. Когда храмовница подняла руку, прощаясь, я отвела взор, сделав вид, что наблюдаю за птицами. Я надеялась, что больше никогда не увижу эту милую женщину: ни по делу, ни на улице. Дел натворил Йозеф, а стыдно было мне.

Возница хлестнул мерина поводьями, и повозка тронулась. Скрипя разболтанными колёсами, она скрылась за поворотом и растаяла в море садовой зелени. Когда цокот копыт сошёл на нет, и улицу объяла тишина, от сердца отлегло, и я, наконец, вздохнула с облегчением. Мои пять минут позора миновали. Инцидент исчерпан. Осталась только ноющая рана в памяти, и прикасаться к ней не хотелось.

Не хотелось и возвращаться в дом Йозефа, что стал чужим мне: а в одиночестве – и подавно. Я слишком хорошо знала, чем это чревато. Только выхода не оставалось. Мне необходим хотя бы минимум вещей на первое время. И монеты, припрятанные на чёрный день от любопытных глаз. Маленький запас, который может спасти мне жизнь.

Пройдя ещё пару кварталов на север, я вышла к стоянке наёмных повозок. Не веря удаче, попыталась договориться с одним из возниц о срочной транспортировке вещей. Старый нефилим охотно пошёл на диалог. Цену, правда, заломил такую, что в голове невольно воскресло желание перекантоваться в доме Йозефа ещё ночку. А то и нырнуть назад в опостылое болото будней и стать прежней покорной женой. Притвориться, что никогда не обижалась на Йозефа и принимала с благодарностью любое унижение. И сделать вид, что не слышала слов, которые ранят сильнее пуль.

Но цена моей свободы была гораздо выше. Поэтому я заглянула в сумку, пересчитала сбережения в кошельке и, невесело кивнув, залезла в повозку. Но предупредила, что расплачусь лишь по завершению сделки.