ГЛАВА 14

Этим утром мы собрались похоронить испанского матроса Хосе и его тело, аккуратно зашитое в парусину, уже было уложено на наклонную доску и привязано к балластному камню. Сейчас еще нет обычая, накрывать труп флагом. Команде со снятыми шляпами пришлось дожидаться, пока я не прочитал пару молитв из своего молитвенника, требуемых церемонией. Наше «аминь!» еще не успело растаять в воздухе, как тело несчастного скользнуло по доске и с плеском исчезло в волнах.

Мы двинулись дальше, справа виднелся Москитный берег, гнилое и богом забытое место. Я разглядел его лишь как легкую темную полоску далеко по правому борту, но доносящийся с берега тяжелый запах гнили окутал наше судно точно одеяло. Вот уж куда заворачивать мне крайне не хочется, там одной смертью нам явно не отделаться. Даже акулы за бортом и те выглядели не такими опасными, а нас иногда сопровождало с полдюжины этих морских страшилищ, чем испарения местных болот. Далее, впереди по курсу залив Гондурас («Глубины» по-испански, он назван так испанцами из-за большой глубины прибрежных вод). Залив (и мыс) был открыт еще во время четвертого путешествия Христофора Колумба, его флотилия подошла в середине августа 1502 г. к материку около мыса Гондурас и, повернув на юго-восток, произвела высадку на берег в 100 км восточнее мыса Гондурас, выставив королевское знамя и объявив страну владением Испании; любопытно, что местные индейцы называют свою страну очень похоже «Игуэрас» или «Ибуэрас». По видимому это случайное совпадение испанского слова с индейским названием, об этом же говорит хронист Бартоломе де Лас Касас.

Мы движемся на юг, так что погода становилась все более жаркой, а слегка прохладные ночи — все короче. «Пар костей не ломит» — как говорят у нас. Следующий шторм мы переждали в бухте Роатан, которую вы можете найти на карте островка Ла-Баия, что вблизи побережья Гондураса, теперь сезон ураганов официально завершен, наступает самое горячее время для мореплавателей.

Через четыре дня мы уже бороздили океанские воды где-то у побережья Никарагуа, море сияет нестерпимым блеском. Весь этот берег Гондураса и Никарагуа испанцы называют Кастилья-де-Оро (Золотая Кастилия), хотя золота тут нет совсем. Мне нужно зайти в Дарьен (Панаму) взять себе переводчика, а заодно и пополнить запасы продуктов и свежей воды. Где-то там, в Панаме сейчас живет другой знаменитый конкистадор Франциско Писарро, ему сейчас уже под пятьдесят. Эти два эстремадурца Писарро и Бальбоа, убедившись в бездарности всех своих командиров в 1511 году основали поселение Санта-Мария де ла-Антигуа в Дарьенском заливе в устье реки, где можно было раздобыть пищу, а индейцы были настроены довольно миролюбиво и не метали отравленные стрелы. Потом рядом несколько к западу было основано другое поселение Номбре-де-Диас, а в 1513 году Бальбоа прошел прорубаясь сквозь джунгли весь Панамский перешеек насквозь и узнал о золотоносной земле Перу лежащей где-то на юге.

Естественно, что испанцев эти сведения весьма заинтересовали и с 1517 года резиденция местного губернатора Педро Ариаса де Авилы находится в новом городе Панама на берегу Южного (Тихого) океана. Бальбоа же был обвинен губернатором в организации заговора и казнен. Но плыть на юг испанцам очень трудно, стоит им покинуть акваторию Панамского залива, как постоянные южные ветры относят их корабли на север, так что они непроизвольно открывают только тихоокеанское побережье Коста-Рики и Никарагуа.

Через несколько дней прибываем в Нобре-де Диас, этот город находится приблизительно там, где в мое время, на северном входе в Панамский канал располагался город Колон. Сразу попадаем в проливной дождь, здесь влажность запредельная, дожди идут через день. Эти места уже довольно давно обжиты испанцами, поэтому узнаю, что к чему. Дальше было расположено несколько испанских поселений, но увы, еще в 1515 году поселение Санта-Мария-де-ла-Антигуа сожжено индейцами и большинство его жителей перебиты, остальные поселения заброшены: завоевание Кубы, поход в Мексику и организация промежуточной базы в Панаме для похода в Перу, оттянула испанских жителей из этих мест. Но все же есть и хорошие новости, нужные мне места населены индейцами араваками, родственными кубинскими таинос, так что переводчик мне не понадобится, да и места там, на побережье Колумбии — саванны, знакомые мне уже по некоторым местностям Кубы и Гаити. Дождливое летнее время там уже закончилось, и теперь там наступил сухой зимний сезон.

Так что я набираю воду, меняю вещички на продукты, и мы поворачиваем, чтобы срезать свой путь, строго на восход солнца, где-то там, на побережье Южной Америке будет потом располагаться испанский город Картахена. Неспешно движемся по изумительно синим волнам Карибского моря, часто попадая в штиль, хотя мы и близко к экватору, но уже ноябрь, так что тут не жарче чем на юге России летом, даже на мой взгляд чуть чуть прохладнее. Синий цвет там, у нас, на севере, — праздничный наряд моря. Там есть у него другие цвета, в Черном, например, зеленый, так называемый аквамаринный. Но тут я вижу такое синее море, какого раньше и не видел никогда.

Это не слегка сверху окрашенная вода, а густая однородная яхонтовая масса, одинаково синяя на солнце и в тени. Не устанешь любоваться, глядя на роскошное сияние красок на необозримом окружающем нас поле вод. Кажется, что мы попали в штилевую полосу, которая опоясывает землю в нескольких градусах от экватора. Штили, а не бури — настоящий ужас для парусных судов. Ветер иногда падал совсем, и обезветренные паруса тоже падали, хлопая о мачты. Но температура воздуха держится слегка за тридцать, больных моряков у меня нет, еще бы попутного ветра в паруса и было бы совсем хорошо.

Но мы опять шли со скоростью один узел, полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра ветер задует поживее; но проходили дни, ночи, паруса висели, наша каравелла только качается почти на одном месте, иногда довольно сильно, от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому, ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в другом счастливом месте, пронесшегося ветра. Появлявшиеся на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а ветра все не было. И уже через час солнце блистало по-прежнему, освещая до самого горизонта густую и неподвижную площадь океана.

После штилей, наконец засвежело, да еще как! Опять пошла качка: ни ходить, ни сидеть, ни лежать порядком. Мы понеслись по волнам. Скоро увидели зеленую кромку побережья материка, следуем за берегом, идущим обратно на север, ищем большую реку. Скоро заходим в мутную воду, кажется, здесь большая река нанесла в океан разную грязь. Приближаемся к берегу, спускаем шлюпки, разведать обстановку, промерить лотом дно, нет ли где мелей. Это должна быть самая крупная в здешних местах река Магдалена, открытая в 1501 году Родриго де Бастидасом. Но и тут вожделенного пролива к Китаю обнаружено не было. Родриго де Бастадос — человек удивительной судьбы. Всю жизнь работал писцом, а потом стал штурманом и первооткрывателем. А когда вернулся, то был сразу же арестован на Гаити за незаконную торговлю с индейцами. Как говорят: «Его пример — другим наука».

Наша каравелла следует за лодкой, скоро оказываемся в устье широкой реки, вокруг какая-то широкая низменность, вся покрытая обширными болотами. Кроме тотчас же скрывшейся рыбацкой пироги индейцев взгляд не видит нигде следа человеческого присутствия. Попытаемся подняться немного вверх по реке, река должна быть судоходна, на протяжении всей конкисты эта река являлась одним из основных путей вглубь континента. Сейчас вода в реке еще высокая, недавно тут был паводок, далее в сухой сезон, начиная с декабря вода спадет. Движемся осторожно, боремся с встречным течением. Скоро приходится спустить вторую шлюпку, буксируем нашу каравеллу, становясь сразу на якорь, если попутный ветер стихает. Сюда бы хороший двигатель, а то получается одно мучение. Вода в реке грязная, на берегу заметно много мусора и веток. В этом мусоре копошатся здоровенные игуаны.

Так движемся пару дней, за это время едва прошли двадцать километров, нужно дальше пробираться на лодках, но мне нужны местные проводники, а корабль это все же фальконет, хороший козырь в здешних глухих местах. Так что упорно ищем какую-нибудь туземную деревню у реки, но пока местность сильно заболочена и людей не видно.

На третий день поднялись еще километров на десять, с восточного берега реки видим сухие саванны, с западного — заболоченные леса. Замечаем туземную рыбацкую деревушку, покинутую индейцами при нашем приближении. Жалкие хижины из веток покрытые пальмовыми листьями. Но что ты будешь делать, некогда мне за вами гонятся! Становимся поодаль на якорь, оставляю в деревни подарки бусы из синего стекла, десяток гвоздей и кусок ткани, размером с набедренную повязку. Утром на этом месте замечаю десяток рыбин. Да тут живут хитрые и жадные люди, рыбу я и сам ловить могу лучше, чем они. Наконец, выходит какой-то мелкий и смуглый подросток, подзываю его к себе и вручаю мелкую медную монетку — мараведи. Пытаюсь разговаривать с ним, понимаю его с пятого на десятое. Удалось растолковать ему, что мы друзья и неплохо заплатим, если нас отвезут на торг выше по реке. В деревню возвращаются несколько стариков, пытаюсь расспросить их о изумрудах показываю бусы в виде коралловых стекляшек из зеленого стекла.

Камень такой они знают и видели, но у них таких нет, им не нужно. Да Вам, я так посмотрю, ничего не нужно, даже передники у них из кожи игуаны, кубинские таинос по сравнению с ними — вершина человеческой цивилизации. Вроде договорились, они отвезут меня вверх по реке на пироге туда, где такие камни можно выменять, а я расплачусь с ними, отдам четверо бус. Нет, трое вполне хватит, мне они не бесплатно достаются и больше их экскурсия по джунглям и болотам не стоит, неизвестно будет ли там результат.

Собираюсь, беру с собой шпагу и топор, хлопковый ватник-бронежилет, в мешок сухарей, фляжку рома и товаров для обмена. С собой беру одного крепкого матроса, испанца Хавьера Мато, с ним топор и мачете, продукты и товары. Вроде все, людоедов здесь не должно быть, но индейцы могут и прибить не за грош. Несколько почти голых смуглых индейцев подогнали пирогу в нее уселись мы с Хавьером и еще 8 индейцев и мы поплыли, преодолевая течение реки, в неизвестность. Двигались в основном среди болот, иногда нас окружал заболоченный лес, а иногда сухая степь подходила к берегам с востока. Меня преследовал всю дорогу этот мерзостный запах. Болото с его стоячей водой, гниющими растениями и заплесневевшими поганками отнюдь не источает нежные ароматы, но здесь запах был по настоящему омерзительным. Я пытался разговорить сопровождающих нас индейцев и узнал, что мы будем двигаться вверх по реке три дня, пока не достигнем Спутанного Леса, однако изумруды добывались даже не там, а еще южнее, в какой-то неизвестной земле.

К концу второго дня пути болота начали отступать. Река протекала теперь через лес настолько густой, что пышная листва не давала возможности расти подлеску: под пологом ветвей расстилался ковер из мягкой травы, словно посаженной заботливым садовником. Бывало, что берега были обрамлены прохладными морями перистого папоротника или, высокими зарослями зеленого тростника, а то и какой-то серебристой травы выше человеческого роста. На берегах реки стали встречаться небольшие индейские поселения, состоявших из построенных на сваях прямо на болоте домов под крышами из пальмовых листьев или располагающихся на маленьких полянах среди непроходимых древесных зарослей.

По количеству маленьких родовых селений и редкому движению по реке долбленных каноэ и бревенчатых плотов, было ясно что мы достигли более оживленных мест. Две ночи мы ночевали в деревнях рыбаков, дружественно настроенных к нашим индейцам и коротали время у костров под черным звездным небом, рядом с тростниковыми хижинами. Хижины туземцев были сделаны из тростника и древесной коры и подпирались шестами на случай ветра. В этих бедных жилищах не было ничего, кроме тыквенных плошек и грубого оружия. Мох, брошенный на землю, служил им постелью. За отдельную плату всегда можно было раздобыть приличные продукты, чаще всего рыбу, иногда фрукты. Но чаще всего — увы! — угощение состояло из какой-то вонючей массы черного цвета, положенной на зеленый лист, и грязной воды в тыквенной бутылке. Это блюдо приготовлено из больших муравьев и считалось лакомством у туземцев, которые употребляли в пищу кроме того, червяков, ящериц и змей.