Станица была обнесена высоким частоколом, над которым виднелись лишь наблюдательная вышка да купол небольшой церквушки. Лесная дорога вела к окованным железом массивным воротам, расположенным, естественно, с тылу, то есть с той стороны, откуда ехал отряд дружинников. Часовых на вышке было двое, и Разик мысленно одобрил действия местных пограничных начальников, выставивших парный дозор. Однако оба часовых смотрели в сторону Дикого Поля, и приближение десятка всадников какое-то время оставалось незамеченным. Но вскоре один из часовых резко повернулся и через мгновение подал рожком короткий условный сигнал. За воротами, закрытыми, несмотря на дневное время, послышались топот, бряцание оружия и амуниции, и в промежутках между заостренными вершинами лиственничных бревен, составлявших частокол, с похвальной быстротой появились стволы ручных пищалей, уставившиеся черными зрачками на подъехавший отряд. Разик поднял руку, приказав своим бойцам остановиться, а сам поскакал к воротам.

— Кто такие, зачем пожаловали? — окликнул его из-за частокола невидимый начальник караула.

— Поморские дружинники боярина Ропши, прибыли на смену нашему отряду на Засечной черте!

— Что-то маловато вас для смены-то! — усмехнулся по-прежнему укрытый за частоколом пограничник и спросил резко и требовательно: — Назови-ка мне имя и чин дружинника, который здесь ваш отряд до зимы возглавлял!

— Сотник Смоля!

— Открыть ворота! — скомандовал начальник караула своим подчиненным.

Тяжелые створки бесшумно и стремительно распахнулись на хорошо смазанных петлях, и маленький отряд леших вошел в станицу.

Приказав бойцам спешиться и построиться на площадке возле становой избы, Разик взбежал на крыльцо, на котором его уже ожидал сам старшина. Дружинник приветствовал пограничного начальника, привычно поднеся ладонь к берету:

— Полусотник поморской дружины Разик, прибыл с десятком бойцов в твое распоряжение, для обороны Засечной черты!

— Здорово, полусотник, — старшина ответил на приветствие наклоном головы. — Могучее ты войско привел, боюсь, у нас на засеках и места-то не хватит, чтобы вас разместить.

Разик, почувствовав в словах пограничного начальника отнюдь не насмешку, а лишь горькое сожаление, ответил безо всякой обиды:

— Так или иначе, а вместе будем оборону держать, старшина!

— Зови меня просто Евсей, чего уж нам друг перед дружкой чиниться-то! — Старшина протянул дружиннику руку. — Сейчас велю твоих людей покормить и определить на отдых. А тебя прошу пожаловать ко мне. Закусим, чем Бог послал, да обсудим, куда отряду вашему встать.

После простого, но сытного угощения Разик, отказавшийся от предложенной медовухи, склонился вместе с Евсеем над картой участка Засечной черты, который находился в ведении станицы, где традиционно несли службу поморские дружинники.

— Вот, смотри, дружинник. — Старшина осторожно, не касаясь, как над величайшей драгоценностью, водил над картой мягким кончиком чистого гусиного пера, взятого из запасов станичного писаря.— Вот это — Ока-река, а это — Муравский шлях, самая короткая дорога к Москве. Грамоте-то разумеешь? Ишь ты! Ну, тем лучше... А вот здесь — наша станица. Так обозначены засеки, это — частоколы, а вот это — валы и рвы.

Старшина сам лишь недавно с помощью станичного писаря научился с грехом пополам читать карту. Поэтому он, начав свои объяснения чуть свысока, сразу сменил тон, услышав, что собеседник владеет грамотой.

— Это все понятно, — кивнул Разик. — А как у тебя обозначены войска? Что-то я никаких значков не вижу.

— А их и нет. Ни значков, ни войск. Только станицы и пограничные дозоры.