Ее воображение принялось рисовать различные картины. Вот она в богатом наряде, усыпанном драгоценными каменьями, скачет по большой дороге на вороном коне во главе ватаги лихих разбойников и встречает карету, а в той карете сидит английская принцесса. Ее свита в страхе разбегается. Или нет, несколько гордых иноземных рыцарей бросаются в бой. Анюта жестом останавливает верных товарищей и одна выходит против дюжины врагов. «Убейте эту мерзавку!» — визгливо кричит из кареты принцесса. Она дрожит от страха, и на ее лице уже нет спесивого высокомерия. Анюта вступает в схватку. Раз, два, три! Растаскивание, коварные удары в обратку, разрубленные кисти рук, порезы и смертельные уколы. Боевой нож так и порхает в ее руках, движется по непрерывной траектории. Она и сама не знает, куда нанесет удар в следующий миг, тем более не сможет этого предугадать и противник. И вот рыцари повержены, Анюта распахивает дверцу кареты... Что же она скажет этой принцессе? Ничего, уж она найдет, что сказать.
Анюта, погруженная в свои грезы, оступилась, ноги ее, обутые все еще в лапти, а не в сафьяновые сапожки на крепких каблуках, поехали в разные стороны по скользкой грязи, и она села бы в большую лужу в самом прямом смысле, если бы шагавший рядом дружинник не подхватил ее за руку:
— Не устала Анютушка?
— Да нет, все в порядке, не беспокойся!
Да уж, не беспокойся, все будет в порядке...
В воображении Анюты одна картина сменилась другой. Вот царские палаты, в них пирует сам государь с ближними боярами. И сидит Михась рука об руку с этой своей невестой. Но что-то он не весел и хмур. «Что ты голову повесил, не ешь, не пьешь, отважный дружинник, ведь твое обручение празднуем?» — спрашивает государь и велит кликнуть песельников. Они входят, и старый слепой гусляр с белоснежной бородой до пояса запевает песню о прекрасной атаманше лихих разбойников, которая защищает простой народ от неправды боярской, чинимой в тайне от государя. Все рыдают, сам государь сулит разбойникам прощение, а Михась бьет ему челом и просит позволения жениться не на принцессе заморской, а на той самой отважной разбойнице, которую он не оценил вовремя, а теперь полюбил всей душой и хочет отыскать хоть на краю света и назвать своей суженой.
Солнце пригревало, свежие и бодрящие осенние запахи наполняли бескрайний лес, казавшийся уже не таким дремучим. Двое путников, только что счастливо избегнувших смертельной опасности, без устали шагали по узкой и скользкой дороге навстречу неизвестности.
Дорога становилась все шире, телеги, верховые и пешие двигались по ней сплошным потоком, но все мгновенно сторонились при виде алого нагрудника государева гонца. Дружинник, скакавший чуть позади Ванятки, пришпорил коня, поравнялся с пограничником, указал нагайкой на видневшиеся впереди рогатки, возле которых стоял караул из стрельцов.
— Это застава, Ванятка. Ты езжай прямо через нее, по улице Ордынке, никуда не сворачивая, там увидишь Кремль. В нем Разрядный приказ. А я — в усадьбу, к нашему боярину.
— Спасибо, друг! — на скаку крикнул Ванятка и помчался дальше.
Он беспрепятственно миновал поспешно отодвинутую стрельцами рогатку, и копыта его коня загрохотали по деревянному настилу Большой Ордынки.
Дружинник резко свернул влево и через предместья так же вскачь понесся к усадьбе боярина Ропши, служившей штаб-квартирой тайной дружины Лесного Стана в стольном граде Москве. Примерно через час из ее ворот поспешно выкатился крытый легкий возок, влекомый парой резвых коней. По-видимому, кто-то из челядинцев боярина отправился в город со спешным поручением. Однако недалеко от Серпуховских ворот Кремля возок внезапно остановился на обочине, словно люди, сидящие в нем, раздумали куда-либо ехать и решили, что лучше неприметно и неподвижно стоять здесь, среди торговых рядов и обозных телег, а не мчаться сломя голову по весенней грязи.
Ванятка тем временем уже поднимался по широкой лестнице Разрядного приказа в сопровождении начальника кремлевской стражи. Молодой пограничник пошатывался от усталости и плохо воспринимал окружающую его обстановку. Обуреваемый лишь одним стремлением — как можно быстрее доложить сведения государственной важности, Ванятка даже не имел сил удивиться и восхититься огромным многолюдным городом, в который он попал впервые в жизни, золотыми куполами бесчисленных церквей, гордым величием и мощью кремлевских стен и башен. Роскошь палат Разрядного приказа и высокомерный начальственный вид встретивших его бояр и дьяков в дорогих шубах, высоких бобровых шапках, с золотыми гривнами за ратные заслуги, висящими на груди на толстенных цепях, также не произвели на Ванятку ровно никакого впечатления.
— Давай-ка сюда грамоту, молодец! — пророкотал кто-то из бояр, по-видимому самый главный воевода, зычным командным голосом.
— Я на словах. — Ванятка облизнул сухие губы, но ему даже в голову не пришло попросить глоток воды, а высокопоставленные персоны, конечно же, не обратили внимания на хриплый голос гонца, покрытого пылью, шатающегося от усталости, и даже не предложили ему сесть. — Я с Засечной черты, с Кру-тоярской станицы, что возле Муравского шляха.
Ванятка поперхнулся, с трудом откашлялся и четко и последовательно сообщил информацию о встреченном их дозором разведчике. Почти слово в слово он передал его сообщение о готовящемся набеге, врезавшееся в память молодого пограничника на всю оставшуюся жизнь.
Повисла тяжелая, напряженная тишина. Ванятка стоял, переминаясь с ноги на ногу, разноцветные пятна небольших окон, в частый свинцовый переплет которых было вделано дорогущее цветное стекло, начали медленно кружиться у него перед глазами. Услышав звук голоса, нарушившего наконец продолжительное молчание, пограничник не сразу осознал, что голос этот обращен к нему. Кто-то взял его за плечо, встряхнул:
— Ты понимаешь, о чем тебя спрашивают? Ванятка поднял голову, обвел палату полусонным взглядом.
— Да он пьян, мерзавец!
— Не суди по себе, князь! Он скакал три дня и три ночи без роздыху! Дайте ему наконец воды. Смотрите, как губы облизывает! Да усадите на скамью, пока не упал!