Он прикрывает глаза, отворачивается, и со стороны Стаса доносится вздох облегчения.

Ссытся прокурорчик под взглядом-то… Кишка тонкая оказалась. Того и гляди, прорвется, расплескает содержимое…

А какой борзый был тогда, шесть лет назад… Когда бабки брал за развал дела. Неужели, уже тогда знал, что прокинет?

Горелый долго размышлял на эту тему, еще за решеткой, вертел ситуацию и так, и эдак, прикидывая, где проебался.

Злился на прокуроршу, считая ее виновницей всех своих бед…

Как ловко тогда Стасик в сторону отошел!

Чистый же его хорошо поспрашивал после суда, душевно. Чистый, он такой, умеет спрашивать правильно.

И по всему выходило, что тут реально недосмотр Стасика и чрезмерная активность девки. Горелый был настолько зол, что принял эту версию.

И очень она ему помогала все годы за решеткой.

Сладкая, вкусная месть гладкой дряни, забравшей шесть лет его жизни…

Он помнил ее совсем другой…

Он охренел, когда узнал ее поближе.

И все больше и больше охреневал.

Не карьеристка, а мать-одиночка, почему-то не пожелавшая давить на горе-папашу своей мелкой, как сделала бы любая порядочная сучка, а наоборот, умотавшая в ебеня без возможности возврата к прибыльной, вкусной профессии…

Не расчетливая дрянь, получавшая кайф от того, что засадила его когда-то, а просто прокурорша, честно выполнившая свой долг. Не ее вина, что он так подставился по-тупому, понадеявшись на бабки.

И бабки-то она не взяла, походу, иначе не жила бы в такой жопе.

А она жила.

И домик такой стремный, хоть и видно было, что старается, уют делает.

И начальство о ней только с восторгом в глазах. И совсем не потому, что она этому начальству под столом отсасывала, тут, в деревне, все вообще по-другому…

И мужики, водившие к ней в класс своих мелких, тоже только уважительно… Ни разу не была замечена за шашнями с кем-то из деревенских, не пыталась пристроить свою жопу получше.